Кладбище страшных историй

Поезд Саратов – Адлер стоял у перрона, мигая зелёными лампами маршрутоуказателей. Вечерний вокзал шумел вполголоса: объявления в динамиках, запах кофе с автоматов, редкий смех пассажиров. Летний поток отпускников схлынул, вагоны наполнились лишь наполовину. Ирина Николаевна привычно проверяла документы у входа в свой вагон — двенадцатый. За десять лет работы она довела этот ритуал до автоматизма: взгляд на фамилию, сверка фотографии, короткое «Проходите». Но для неё это было не просто формальностью...

Никогда не езди туда ночью. Это первое, что мне сказал водитель автобуса, когда я попросил остановить у Жестяной Горки. Он глянул в зеркало, будто проверяя, шучу ли я. Я не шутил. Я ехал один. Рюкзак, термос, диктофон и старый фотоаппарат — всё, что взял с собой. Планировал снять короткий документальный ролик о мемориальном комплексе. О войне, о памяти, о страшных страницах нашей истории. Но получилось иначе. Съезжая с трассы, я заметил: чем ближе к Горке, тем тише становится лес. Ни птиц. Ни насекомых...

Существует на карте России место, где время будто застыло в феврале 1942 года. Там всё ещё слышится шёпот ветра, похожий на приказы командира, а в болотах отражаются не облака, а силуэты солдат, идущих в атаку. Это — Мясной Бор, одно из самых страшных и загадочных мест Второй мировой войны. Здесь до сих пор не поют птицы и не растут деревья, а поисковики, работающие в этом районе, нередко возвращаются оттуда другими людьми — тише, старше и задумчивее. Когда-то это была обычная новгородская деревня...

Недра России хранят бесчисленное количество мрачных загадок. Среди дремучей тайги, в глубине красноярских просторов, затерялась одна особенно зловещая — гибельная поляна, которую в народе окрестили «Чёртовым кладбищем». Это место, пропитанное страхом и смертью, веками будоражит умы искателей приключений и местных старожилов. Возникновение аномалии относят к началу прошлого века. По рассказам, в тайгу рухнул некий пылающий объект, оставив после себя глубокую расщелину. Из зияющей раны земли клубился чёрный дым и исходил нестерпимый жар, отчего воздух над ней колыхался маревом...

На северных рубежах Вологодских земель, в глухой, забытой богом стороне, раскинулись Гибельные Топи — одна из древнейших аномалий России. Испокон веков это место носило дурную славу. Сюда не заходил зверь, не пели птицы, а люди обходили его стороной, шепчась о «нечистом» месте, что пожирает все живое. Беглые каторжники, забредшие сюда, находили свой конец в жадной грязи, а скот и путники пропадали без вести. В летописях XVI века сохранилась диковинная история. Пропал без вести зажиточный торговец Степан...

Кедровая тайга не прощает слабых. Эту фразу, как молитву, повторял наш бригадир — Иван. Мы, бригада из пяти мужиков, оказались в глухой, заброшенной речушке где-то на границе Архангельской области и Карелии. Мы пришли сюда за золотом. Мы выковыривали его из ледяной земли, жили в грязи и смраде солярки, слушали по ночам рев бензогенератора и вой волков. Мы были крепкими, грубыми, привыкшими к крови и тяжелой работе. Казалось, что мы видели всё. Но мы ошибались. Все началось с Пашки. Самый молодой из нас, шумный, немного вороватый, но, по сути, безобидный парень...

Я купил этот дом за смешные деньги. Старый, но крепкий, на окраине провинциального городка, затерянного между рекой и бесконечными сосновыми лесами. Дом стоял чуть в стороне от других с облупившейся штукатуркой, заросшим садом, где яблони переплелись с дикой малиной. Он казался обещанием тишины после двадцати лет жизни в душном бетонном муравейнике. Продавал его странный, измождённый мужчина худой, с тусклыми, выгоревшими глазами, как старое стекло. Он говорил быстро, словно торопился успеть до чего-то...

Городок, где стоял этот дом, дремал будто вечность. Узкие улочки, фонари с тусклым светом, облупившиеся фасады. Но один дом выделялся всегда. Старый, мрачный, заколоченный наглухо, он стоял на углу и смотрел пустыми окнами на редких прохожих. Местные обходили его стороной. Говорили, что на третьем этаже каждую ночь слышны шаги и шёпот. Но если приглядеться, было странное несоответствие: дом выглядел всего на два этажа. Лика, студентка факультета психологии, не верила в такие истории. Ей нужна была курсовая про массовые страхи, и старый дом идеально подходил...

Наш посёлок терялся среди гор, будто случайная россыпь бараков и складов в безымянной долине. Полсотни жителей, узкая речка и тёмный зев штольни «Горная-9», уходящей прямо в толщу скалы. Жизнь здесь шла по своим меркам: не неделями и месяцами, а вахтами. Двенадцать часов под землёй, среди сырости и камня. Двенадцать в койке, под треск керосиновой лампы. И так без конца. Я работал в дневной бригаде. В ночной ходил мой друг - Егор. Мы приехали сюда вместе после училища, полные глупых надежд заработать и «устроиться»...

Я похоронила Аркадия в четверг. День выдался странно солнечным для конца ноября, с низким бледным светом, от которого всё вокруг казалось вымытым и безжизненным. Земля на кладбище за селом Лунная Гора была уже мерзлой, и комья, которые я бросала на крышку гроба, стучали по дереву глухо, как камни. Этот звук всё ещё стоит у меня в ушах. Звук конца. Вернувшись в пустой дом на окраине, я опустилась за стол и застыла. Всё здесь кричало о нём. Его шерстяной шарф, брошенный на спинку кресла, незаконченная...

Нашу деревушку, Лосиный Хутор, давно вычеркнули с карт. Полтора десятка обветшалых изб прижались к берегу холодного, торфяного озера, а за спиной глухая, бескрайняя чаща. Зимой дорога исчезала под сугробами, так что даже трактор не пробивался, и жизнь сворачивалась до тропинок между домами. Время текло по-другому, не по часам, а по количеству поленьев, брошенных в печь. Я жил с дедом, Прохором. Родителей не стало рано, и город вышвырнул меня, как ненужную тряпку. Дед, единственный близкий человек, забрал меня к себе...

Елена привыкла вставать в темноте. Будильник звенел в пять, но чаще всего она просыпалась ещё раньше — от собственной тревоги. Тревога стала её постоянным соседом: в груди жила пустота, в висках пульсировала боль. Она знала, что сегодня будет таким же, как вчера: работа, спешка, счёты, усталость. На кухне — маленький стол с облупленной краской. На нём, среди кружек и хлебницы, лежала папка с документами. Пожелтевшие копии исков, бесконечные бумаги из суда, квитанции и уведомления. Каждый лист был напоминанием о том, что её муж умер, и никто не понёс за это наказания...