Ручной Почерк

— Ты с ума сошел? Скажи мне, что это шутка. Просто дурацкая, несмешная шутка. Галина стояла посреди кухни, сжимая в руках мокрое полотенце так, что побелели костяшки. За окном давила ноябрьская серость — четыре часа дня, а уже хоть глаз выколи. По стеклу размазывало мокрый снег, превращая уютный двор в грязное месиво. Борис даже не обернулся. Он сидел за столом, спиной к ней, и методично, с раздражающим хрустом, ломал сухарь в тарелку с гороховым супом. — Я всё сказал, Галь. Документы у нотариуса уже оформлены...

— Ты ведь не жадная, Лена. Ты всегда была умницей, понимающей. А Витеньке... ну ты же знаешь. Ему сейчас край как надо. Мать помешивала ложечкой в чашке, хотя сахар давно растворился. Звяк-звяк. Звяк-звяк. Этот звук бил по вискам сильнее, чем ноябрьская мигрень. За окном, в грязно-серой хмари, тонули верхушки тополей. Четыре часа дня, а темно, как ночью. На кухне было душно, батареи жарили на убой, но открывать форточку мать не разрешала — «просквозит». — Мам, — я старалась говорить спокойно, глядя на клеенку с подсолнухами...

— Катя готовить умеет, а ты только по магазинам ходишь! Я замерла с мокрой тарелкой в руках. Вода капала на пол. Андрей стоял в дверях кухни, руки в карманах, подбородок задран. — Что ты сказал? — То, что сказал. Новый год я у Кати встречу. Нормальный стол будет, не твои полуфабрикаты. Тарелка выскользнула. Разбилась. Осколки веером по линолеуму. — Тридцать два года я тебе готовлю, — голос сел. — Тридцать два года. — И что? — он пожал плечами. — Раньше нормально было. А сейчас только магазинное. Котлеты из пачки, пельмени замороженные...

— Маш, ты представляешь, три года! Три года она это терпела, — голос Людмилы Петровны доносился из приоткрытой двери на кухне. — А я-то думала, какая покладистая невестка мне досталась. Я замерла в коридоре с пакетами продуктов в руках. Ключ ещё торчал в замке. — Так что ты ей сказала? — отозвалась незнакомая женщина. — Да ничего особенного. Что Серёжа с детства слабохарактерный был, что мужика из него не вышло. Что если бы не я, они бы давно развелись. Моросящий дождь за окном усилился. Холодные капли барабанили по подоконнику, как мои мысли по голове...

— Игорёш, ты борщ доедать будешь? Или в холодильник убрать? — Лена стояла у раковины, глядя в темноту за окном. Четыре часа дня, а небо уже чернильное, давит на крыши. Ноябрь. Самое гнилое время. Игорь отодвинул тарелку. Ложка звякнула о фаянс, как выстрел в тишине. — Подожди с борщом. Сядь. Разговор есть. Лена вытерла руки о полотенце. Сердце пропустило удар — привычка, выработанная годами. Тон мужа не предвещал ничего хорошего. Она села на край табуретки, одернула домашнее платье. На столе крошки, пятно от сметаны...