Tetok.net

Сергей стоял в дверях больничной палаты и не мог пошевелиться. Его дочь — та самая, которую он приехал проверить, подозревая бог знает что, — сидела рядом с бледным мальчиком лет пяти и читала ему сказку про медвежонка. А ведь ещё три дня назад всё выглядело совсем иначе. — Двадцать пять тысяч в месяц, это что, мало? — Сергей смотрел на экран телефона и пытался понять, что происходит. — Там же всё оплачено: общага, проездной. На что ещё деньги нужны? Жена Лена молча мыла посуду. За двадцать пять лет брака она научилась не вмешиваться, когда муж начинал свои подсчёты...

Когда Ваську Рогова выносили из роддома, акушерка сказала матери: «Крупный какой. Богатырь будет». Мать ничего не ответила. Она уже тогда смотрела на свёрток так, будто ей подсунули чужое. Васька не стал богатырём. Он стал лишним. Таким, знаете, которого вроде и родили, а куда деть — не придумали. — Опять твой уродец в песочнице сидит, всех детей распугал! — кричала с балкона второго этажа тётка Люба, местная активистка и главный рупор дворовой справедливости. Мать Васьки, замученная жизнью женщина с потухшим взглядом, только огрызалась: — Не нравится — не смотрите...

Ольга стояла белее свадебного платья невестки. Губы сжаты в нитку, пальцы терзают край скатерти, а взгляд такой, будто не сын женится, а пришла налоговая с обыском. Рядом — объёмный пакет, который она прижимала ногой, как сторожевой пёс будку. Свадьба гремела на всю катушку: жених раскраснелся, но держался вертикально, невеста сияла, как новенькая копейка, гости ещё не перешли ту грань, за которой начинаются драки за уважение. Только Ольга сидела с лицом, от которого скисло бы даже шампанское. Люба, её сестра, вздохнула...

Сорок лет она несла эту обиду. Каждый день. И вот сегодня — первое сентября, линейка, микрофон в руках. А в первом ряду сидит та, кому она обязана всем. 1985 год. Посёлок Красный Бор под Воронежем гудел, как встревоженный улей. Первое сентября — банты, букеты, начищенные до блеска ботинки. У Маши Королёвой ботинок не было. Были старенькие сандалии, которые мама всё лето латала. А ещё было платье. Мама, швея-надомница, неделю не спала, колдуя над своей старой юбкой. Получилось, конечно, не из «Детского мира»...

Апельсин был тяжёлый, налитый соком. Лена держала его в руках и смотрела на женщину в инвалидном кресле — ту самую, что тридцать два года назад встала в дверях и сказала: — Ну и кого ты привёл? Антонина Павловна тогда скрестила руки на груди, будто оборону держала. Оглядела невестку с головы до ног — цепко, оценивающе. Как бракованный товар на рынке. — Я же просила городскую, интеллигентную. А это что? Лене только исполнилось двадцать. Она сжалась, стараясь стать меньше. Чемодан в руке казался неподъёмным, ручка врезалась в ладонь...

Лена стояла посреди пустой квартиры — ни мебели, ни штор, только гулкое эхо и запах свежей штукатурки. В руке она сжимала ключ так крепко, что металл врезался в ладонь. Этот маленький кусок железа весил больше, чем вся её прошлая жизнь. Ещё утром она была невестой. Ещё утром у неё была семья — пусть чужая, пусть временная, но крыша над головой и место за общим столом. А сейчас она стояла в бетонной коробке на окраине города, беременная, одна, с сумкой наспех собранных вещей. И впервые за много лет чувствовала себя свободной...

Когда отец позвал их в кабинет, Марина поняла: сейчас что-то случится. Что-то, после чего уже ничего не будет как прежде. Марина стояла перед зеркалом в прихожей и в третий раз перевязывала шарфик. Вроде и вещь дорогая, и цвет ей к лицу, а всё не ложился как надо. Душил. — Да оставь ты его уже, — буркнул муж из комнаты. — Опоздаем. — Ты не понимаешь, — ответила Марина, дёргая шёлковый узел. — Там будет Олег. Он обязательно посмотрит так, будто у меня не шарф, а петля на шее. И скажет что-нибудь вроде: «Мариша, ты всё ещё пытаешься выглядеть элегантно? Похвально»...

Пятнадцать лет молчания закончились над хрустальной салатницей. — Ир, передай салатницу. Или тебе принципиально, чтобы я через весь стол тянулась? Ирина даже не повернула головы — просто толкнула вазу в сторону сестры. Стеклянный бок глухо звякнул о бутылку с минералкой. — Ешь, Света. Тебе всегда самое вкусное доставалось. Мама бы расстроилась, если бы её «солнышко» осталось голодным. — Ой, перестань, — фыркнула Света, накладывая оливье с такой яростью, будто салат был в чём-то виноват. — «Солнышко»...

Тридцать лет Ирина репетировала эту встречу. Что скажет. Как посмотрит. Как захлопнет дверь прямо перед его носом. И вот он стоит на пороге — а она не может вспомнить ни одного слова. Домофон сказал: «Мужчина какой-то, говорит, что родственник». И теперь этот родственник переминался с ноги на ногу за дверью — было слышно по скрипу половиц на лестничной площадке. — Кто там? — всё-таки спросила она. — Ира, это я. Отец твой. Можно войти? Голос был незнакомый. Хриплый, надтреснутый. Ирина помнила отца молодым, тридцатилетним, с густыми тёмными волосами и громким смехом...

Людмила смотрела на дочь по видеосвязи и не узнавала её. Серое лицо, провалившиеся глаза, ключицы торчат из-под футболки. И это — её Анечка? Её девочка, ради которой она двадцать лет не покупала себе новое пальто? — Мам, ну как тебе кресло? Удобно? — Очень, доченька. Спасибо тебе огромное. На самом деле Людмила не понимала, зачем ей кресло за восемьдесят тысяч. Ей и на старом табурете нормально сиделось. Но разве Ане скажешь? — Я тебе ещё записала к ортопеду на четверг. Спина как? — Всё хорошо, не беспокойся...

Восемьдесят тысяч рублей. Именно столько стоила Юле честь называться лучшей подругой. Она узнала эту сумму не сразу — по частям, как выплачивают кредит. Сначала пятнадцать за платье. Потом восемь за туфли. Потом ещё, и ещё, и ещё. Но обо всём по порядку. Под заголовком чата в телефоне стояло просто и нежно: «Катюня». К этому имени Юля привыкла как к чему-то родному. В школе была Катя из параллельного класса, на работе — другая Катя из бухгалтерии. А эта — именно Катюня. Та самая, с которой они делили...

Торт за почти пять тысяч рублей она несла сама. Руки оттягивала огромная коробка с золотистой лентой. А в сумочке, прижатая к трудовой книжке, лежала коробка конфет «Ассорти» по акции. Те самые, с белым налетом и начинкой, которая пахнет дешевым мылом. Это был подарок от коллектива. За семь лет службы. Татьяна всегда считала себя человеком системным. У неё дома зимние пуховики лежали в вакуумных пакетах, крупы — в подписанных банках, а жизнь родного отдела логистики — в Excel-таблице с пометкой «ДР и ВАЖНОЕ»...