Истории судеб: факты, гипотезы, заблуждения

«Люди верят в мифы потому, что с ними удобнее ненавидеть» При дворе ее встречали вежливой ненавистью под звон бокалов и шелест кружев. Народ ненавидел громко, пестро, с песнями на площадях. Изнеженная кукла на троне, легкомысленная, чужая, дорогая Франции во всех смыслах. Не королева — «австриячка», «мода на ножках». XVIII век — в стране, где щедро пудрят волосы, давно не пудрят мозги. Париж — это и благоухание жасмина, и вонь сточных канав. Версаль — театр. Его сцена сияет золотом, а кулисы — плесенью...

«Он был не министром — он был вызовом. Не реформатором — а последней попыткой договориться с историей» Он носил белый костюм, как вызов Петербургской слякоти. Его прямая спина и чрезмерная сдержанность, раздражала коллег и завораживала противников. Он сторонился придворных интриг, и тем опаснее становился для тех, кто жил только ими. В эпоху, когда министров меняли чаще, афиши в Мариинском театре, Столыпин оказался тем, кто не побоялся остаться и действовать. Не говорить — делать. И за это его ненавидели...

«Маленькие люди творят большие ужасы, когда им дают в руки слишком много власти» Николай Бухарин, предположительно о Ежове Пока он был у руля, его имя произносили с дрожью, шепотом. А после - просто вычеркнули. Из разговоров, учебников, из памяти. Как будто и не было человека, в чьих застенках исчезали списками: по 100, 200, 600 человек за ночь. Как будто «ежовщина» — какое-то атмосферное явление, а не дело рук конкретного человека с именем, биографией и кривыми строчками в анкетах. Он был маленького роста — 151 сантиметр...

«Осталось ли мне что-нибудь завоевать, кроме самого себя?» Этот вопрос, по легенде, Александр задал в возрасте 30 лет. Если бы он жил сейчас, наверняка готовил бы экспедицию на Марс и выводил из себя половину мира только фактом своего существования. Александр был не просто гениальным полководцем. Он был травмированным ребенком с комплексом Геракла. Отец — Филипп II, тот самый, который «умел превращать врагов в покорных союзников», воспитывал сына примерно как большинство автократов: с любовью к войне и легким пренебрежением к людям...

Она вошла в историю как единственная женщина-император Китая. Но лучше бы история приготовилась — потому что она вошла не для того, чтобы склониться. Цзэтянь пришла в гарем младшей наложницей. А закончила — хозяйкой Поднебесной. С одинаковой улыбкой раздавала и подарки, и расправы. Писала стихи и приказывала отравить тех, кто ими не восхищался. Возвела буддизм в культ и превратила монастыри в личную резидентуру. Там молились, а заодно, слушали, записывали, доносили. Про нее говорили: мягкая речь, как у мудреца...