Читающая Лиса

Шум. Постоянный, фоновый, разъедающий душу. Не грохот стройки за окном, а внутренний гул собственной жизни. Утром — приветственное шипение кофемашины и тут же, не отрываясь от экрана телефона, короткое «Привет» мужа. Днём — громкая музыка из наушников сына-подростка. Вечером — скучающее бормотание сериала из телевизора, пока каждый уткнулся в свой мерцающий прямоугольник. И тиканье моих мыслей, как часовой механизм бомбы: «А зачем всё это? Ради чего?» Последней каплей стал ужин. Вернее, его подобие...

Алиса проснулась от тишины. Не от звука, а от его отсутствия. Не гудел лифт, доставляющий на двадцатый этаж свежие орхидеи. Не возилась на кухне домработница Людмила Петровна. Не звенел в будуаре телефон. Просто тишина. Она потянулась к шелковистой ткани на месте мужа. Холодная. Сергей встал рано. «Наверное, в аэропорт уехал, летит в Цюрих, или в Лондон», — лениво подумала она. Его отлеты были частью пейзажа, как вид на Москву-реку из панорамных окон. Спускаясь по мраморной лестнице, Алиса заметила пустоту на стене...

Дождь за окном фонда «Крылья» был тихим и нудным, как фон к мыслям Марины. Она поправляла стопку анкет на столе. Десять лет здесь. Десять лет с тех пор, как доктор сказал «у вас нет шанса забеременеть» и мир сузился до размеров тихой, безнадежно опрятной квартиры. Фонд стал ее спасением, ее материнством в квадратных метрах кабинета. Помощь другим детям была единственным способом дышать полной грудью, не слыша в тишине эхо нераздавшегося детского смеха. Дверь в ее кабинет всегда была открыта. Но в тот день ее будто выбили...

Мою дочь зовут Соня. Ей четырнадцать, и она — мое самое страшное творение. Я лепила ее годами, из лучшей глины, ошибаясь одним-единственным, но роковым движением: я давала ей всё, в чём отказывали мне в её возрасте. Однажды она сказала мне: «Мама, я не серая масса. Я — белая ворона». Тогда я умилилась. Теперь же вижу: я вырастила не редкую птицу, а хищного птенца, который считает, что весь мир — его гнездо, устланное пухом моих нервов и деньгами. Мы сидели за завтраком на нашей кухне с панорамным видом...

Звуки рояля в нашей квартире были так же привычны, как журчание батарей или гул холодильника. Они начинались в семь утра, ещё до запаха кофе, и заканчивались глубоким вечером, заглушая скрип входной двери — это возвращался с работы мой уставший муж, Андрей. — Скерцо, Алиночка, чувствуй ритм! Не гони! — мой голос звучал натянуто, как струна. Я стояла за спиной дочери, впиваясь взглядом в её тонкую, изогнутую в струну спину. Она играла правильно, технично, безупречно с точки зрения аппликатуры. И абсолютно безжизненно...