Золотой день

Максиму нравилось быть хозяином в своём доме. Его двушка в панельной девятиэтажке на окраине была не просто жилплощадью, а тихой гаванью. После развода, когда бывшая жена с дочкой уехали в другой город, он обустраивал каждый уголок для себя. В гостиной поселился огромный диван-трансформер, на который можно было свалиться после смены. На полке у окна выстроились бутылки с коллекционным виски — не для гостей, а для тех редких вечеров, когда хотелось потягивать одинокий напиток, глядя на огни города...

Дверь захлопнулась за его спиной с глухим, финальным щелчком замка. Сергей замер на лестничной площадке, сжимая ручку чемодана. Из-за двери, тонкой и обитой дерматином, слышался приглушённый плач дочери. Он инстинктивно шагнул назад, но рука не поднялась. Стучаться было бессмысленно. Это решение — жить здесь, бок о бок, после всего, — казалось абсурдным, но именно так постановил суд. Ипотечную «двушку» в панельной хрущёвке на окраине Подольска разделить было нельзя. Ему досталась меньшая, проходная комната...

Хмурый ноябрьский вечер Катя надеялась провести тихо. Дождь за окном, теплый плед и обещанный месяц назад совместный просмотр сериала с мужем. Отчёт был дописан, на столе — кусок пирога из хорошей пекарни. Она вздрогнула, когда в дверь позвонили — настойчиво, как будто знали, что дома есть кто-то. Миша, уставший после смены, тяжело поднялся с дивана. Приоткрытая дверь впустила в прихожую не просто холодный воздух, а целый шквал. На пороге стоял его дядя Сергей, вечно краснолицый и громогласный,...

Андрей стоял у плиты, механически помешивая гречку — вчерашнюю, прилипшую комьями ко дну кастрюли. Из спальни доносился сдавленный кашель — Дима, их четырёхлетний сын, заходился в очередном приступе. Через тонкую стенку было слышно, как жена, Лена, говорила в телефон, стараясь сделать голос ровным: «Всё под контролем, мам. Не волнуйся. Мы сами». «Сами». Это слово стало девизом их жизни. Сами вкалывали, чтобы выплачивать ипотеку за эту двушку в панельной девятиэтажке. Сами боролись с бесконечными болезнями Димы, родившегося с хилым иммунитетом...

Квартира в панельной девятиэтажке на окраине была точной копией сотен других. Затертый до дыр в проходе линолеум, книжные полки «стенки», которые сейчас никому не нужны, тяжелый абажур с бахромой. И диван. Старый, ворсистый, цвета выцветшей хвои. На нем неделю назад перестало стучать сердце ее отца. Марина, сорока семи лет, сидела на его краю и не плакала. Всё уже выплакано. Рядом, громко шмыгая носом, копошилась дочь Аня, шестнадцать. Муж, Дмитрий, молча таскал с балкона банки. Он всегда тихо ненавидел эти «склянки», как называл бесконечные соленья тестя...

В квартире после бабушки витал особый воздух — пахло пылью, лекарственной ромашкой и старыми книгами, которые медленно превращались в труху. Денис распахнул балконную дверь, чтобы впустить свежий, колючий ветер с улицы. Однушку в панельной пятиэтажке на окраине Екатеринбурга ему оставили по завещанию. Теперь это была его единственная собственность. И его обуза. Он решил начать с ремонта в гостиной, с самого болезненного. Шпателем поддел край обоев — тех самых, с коричневыми цветочками и позолотой, которые бабушка клеила, наверное, ещё при Брежневе...

Пыль в бабушкиной комнате лежала на комоде нетронутым бархатным слоем. Лишь один квадрат сиял чистотой — там, где стоял телевизор. Старый «Самсунг» тихо гудел, выбрасывая в полумрак порцию вечерних новостей. На экране — не парадная Москва, а какая-то другая: задыхающаяся в пробках, холодная, чужая. Диктор сухо перечислял цифры: цены на жилье, рост штрафов, статистику по мошенничеству. — Видишь? Видишь?! — Бабушка Катя, ее руки, всегда холодные и легкие, как осенние листья, сжали подлокотники кресла...

Ольга впервые назвала нас «золотыми детками» на нашем новоселье. Мы с Димой только-только въехали в собственную, выстраданную двухкомнатную квартиру в спальном районе Москвы. Не ипотечную, а купленную за свои — десять лет работы в Самаре и еще три года после перевода в столичный офис. Воздух в квартире еще пахл свежей краской и надеждой. — Какие же вы молодцы, — произнесла Ольга, поправляя свой вечный клетчатый платок, повязанный поверх седых волос. — Прямо золотые детки. Из нашей общаги — сразу в хоромы...

«Ты точно хочешь туда ехать? Они уже три года там, как у себя дома», — сказала я тихо, глядя, как дворники лениво смахивают снег с лобового стекла. Саша только крепче сжал руль нашей старой «Нивы» и кивнул. Мы ехали на дачу под Сергиев Посад, в СНТ «Берёзка», куда в марте 2022-го мы пустили пожить его младшую сестру Лену с мужем Димой и двумя детьми — «временно, пока не оклемаются». Тогда всё выглядело правильно. Лена осталась без работы — турфирма закрылась, границы на замке. Дима-дальнобойщик сидел без рейсов почти год...

Утро восьмого марта в Новосибирске началось с яркого солнца и минус восемнадцати. Катя проснулась от того, что Димка тихо матерился на кухне: видимо, опять пролил молоко. Она улыбнулась в подушку — тридцать два года, а он всё так же неуклюже старается сделать сюрприз. Они жили в обычной панельке на Красном проспекте, в той самой двушке, за которую ещё двенадцать лет выплачивать ипотеку. Окна выходили на трамвайные пути, и каждое утро в восемь ноль пять под окнами скрежетал старый 13-й маршрут. Зато...

Елена Ивановна вошла в подъезд, и её сразу обдало знакомым запахом кошачьей мочи, смешанным с хлоркой. Лифт, как всегда, не работал — четвёртый раз за месяц. Поднимаясь по лестнице на пятый этаж, она считала ступеньки: сто две, как и тридцать лет назад, когда они с Витей сюда вселялись молодыми. Ключ в замке щёлкнул два раза — старый «Эльбор» заедал. В квартире пахло жареной картошкой и чем-то пригоревшим. На кухне на плите стояла сковородка, в которой муж, видимо, пытался пожарить себе яичницу и забыл убавить огонь...