Земской стихотворец

По опалённой войною дороге, Между руин почерневших домов, Ехал, в душе унимая тревогу, Безчеловечных ругая врагов. Рядом сидел, исхудавший до дрожи, Мальчик чумазый, с веснушками нос. Дал ему хлеб и что было с собою, Так уплетал, что не взглянешь без слёз. Тихо спросил: "Как зовут тебя кроха?" "Ванька", - насупившись малый сказал, Не отрываясь от чёрствой краюшки, Солью посыпав, усердно жевал. Чудом он спасся в жестокой блокаде, Под канонады обстрелов и бомб Много погибло тогда в Ленинграде, Тех, кто не сдался, но выжить не смог. "Где же родители, Ваня?" - спросил я. Тот отрешённо и тихо сказал: "Мамку бомбёжкой немецкой убило, Папка на фронте давно воевал"...

Над истинною красотой Не властны даже времена. С годами только расцветёт, Весенней свежести полна. И, воплотившись сотни раз В улыбке милых женских губ, Пылая в пышных волосах, Что буйно прядями цветут. Спускаясь между хрупких плеч По тонкой шее и спине, Спадая, словно водопад, По чуткой кожи белизне. Тая в себе огонь и лёд, Забвенной прелести секрет, Она застенчиво кротка И страстна в этот же момент. Не разгадаешь никогда Загадку изумрудных глаз, В их омут только заглянув, Забудешь обо всём сейчас...

Чищу от багровой сажи Свежескошенной травой Свой топор ещё горячий, Окровавленный войной. Красным семенем омыта Дедов и отцов земля. Ты пришёл сюда напрасно, Сея смерть наживы для. Топором машу я с детства, Так сноровку получил. Раньше избы люду правил, А теперь врагов рубил. Находил куда со свистом, Точно грозно прилетал. Много он срубил деревьев, Тех, кто больше не вставал. Щит изрублен в древа щепки, Сокол крылья опустил. Тяжела кольчуга стала, Долго я её носил. Снял и положил устало Шлем с наносником кривой. Здорово ему досталось, Потому-то и живой...

Тянули судно мужики, На рвань ботинок уповая, Петля верёвки на груди Давила, след свой оставляя. Со лба лохмотьем скинув пот, Что солью каплями струился, Ползли, голодный стиснув рот, Мечтая в птицу превратиться. Чтобы свободно упорхнуть, И щебетать себе на воле, Тугую лямку не тянуть, Забыв о рабской горькой доле. Немного надо мужику: Соху, да чтобы не гнобили, Отведать каши да медку, И чтобы палкою не били. А барин в платье из парчи, Вино неспешно попивая, Смотрел, кому бы дать хлыста, В сонливой грусти пребывая. Сидит и с нетерпеньем ждёт, Когда у моря очутится, Тогда разгонит этот сброд, Что под ногами копошится...

Я давно не вдыхал полной грудью Сладких запахов вешних полей. Всё довольствуясь выхлопом скудным, Догорающих в трубах углей. Заточён в лабиринте бетона, По асфальту, что жарил, шагал, Озирая высоток угодья, О величии гор вспоминал. Как Атланты, что небо держали, Устремив к вышине вертикаль, Силуэты их солнце скрывали, В синеве утопавшую даль. Представлял их вершины седые, Где господствуют стужей снега, И, сплетаясь в узлы озорные, Разгоняются резво ветра. Где рождаются капель потоки, Убегающим вниз ручейком, Превращаясь в бурлящие реки, Что, беснуясь, идут напролом. На пути разбивая преграды Водопадами хлёсткой струёй, И, играючи, камни сметая, Подхватив, увлекают с собой...

Вчера мне было так тоскливо, И грусти мыслями томим, Взяв ношу не по мере силам, Её я нёс наверх один. Создав незыблемую глыбу, Свои терзанья заточил. Тяжёлой поступью, толкая, Всё выше камень громоздил. И устающими руками Перехватившись, что есть сил, Сдержать обратный ход пытаясь, Упёрся, чтоб не раздавил. Колосс моих сомнений горьких И боли стон прошедших лет, Что я влачил на холм высокий Меж пропасти постылых бед. Стремясь к вершине шаг за шагом, Ступав, все мочи отдавал, Я видел только серый камень, Что предстояньем выступал...

Дыхания едва хватает, Потеет визора стекло, Кто победит - никто не знает, Решает только мастерство! Стальные птицы в ясном небе, Устроив в вечности полёт, Забыв про всё, с судьбой играют, Чей жребий жить, а кто падёт? Лучами солнце ярко слепит, Срываясь, дёргает мотор, Дождём свинцовым верно встретят Того, кто проиграет спор. Форсаж, петля, вращенья штопор, И рукоятка на себя, В ушах, как будто, слышен шёпот, Но это в мыслях у тебя. Машины грудь прошили пули, Стекло кабины и крыло, Плечо навылет мне задело, Считай, сегодня повезло...

Распятый на кресте палач Сквозь боль и слёзы улыбался, Едва дыша, под крик и плач Словами веры упивался. Он с всепрощением смотрел, С тоскою на народ взирая, А люд, что змей гнездо шипел, Проклятьем скверным осыпая. "Висит презренный душегуб! Не будет велика потеря! Заплатит за деянья плут, Казнить отступника немедля!" Кругом толпился местный сброд И с осуждением глядели, Кричали: "Пусть скорей помрёт! Нечистый сын с душою зверя!" Кто посмелее подбегал И, взяв с земли тяжёлый камень, В него с усердием бросал, На коже выбивая раны. Малец, раздразненный толпой, В лицо пустил булыжник острый, Он видел старшего пример, Поддавшись чувству общей злости...

По дорожке я бегу И тяжёлый груз несу, Ничего вокруг не вижу, Лишь полезным быть хочу! С детства дали мне понять: Должно волю исполнять Тех, кого и знать не знаешь, Но обязан почитать! Ведь полны к тебе заботой, Обеспечат в раз работой, Больше зёрен приноси, В долю общую клади. Чтобы домик кучкой рос, Муравьишек был прирост, И община процветала, И не хуже пчёл и ос. В муравейнике тепло, Тихо, сухо и светло, А снаружи ветер, птицы, Страшно покидать его. Вот и трудимся гурьбой, Пашем вместе день-деньской, А солдаты строго смотрят, Чтобы шёл ты не пустой. Мудро главный нам велит, Что на камушке сидит, Сверху зорко наблюдая, За работниками бдит...

Коснувшись дна, мудрец воспрянет И силу духа обретёт, Теперь он точно понимает, Что в помыслах наверх идёт. Коснувшись дна, глупец заплачет И слёзы горькие прольёт, Теперь он всё на свете знает, И этот мир его гнетёт. Затронув небо, мудрый скажет: "Хорош и чуден был мой путь", Седую бороду погладив, Решит, что можно отдохнуть...

Как матери в слезах, рыдавшей безутешно, Что сына больше нет, возможно объяснить? Как убедить, что он в бою сражался честном, Но как в игре без правил возможно победить? Как доказать сейчас, что в цинке безразличном Лежит герой войны, а не её малыш? Как жертву оправдать, слова найти, утешить? О том, кого сейчас ей нужно хоронить. Не то чтобы идти,...

Взошла кровавая Луна, Багровой густоты полна, Чудовищ хищных осветив, Что пробудились ото сна. В лесу, который разом стих, Оторопев от глаз чумных, Боясь и шёпот проронить, Страшась взглянуть на облик их. Меж сосен сразу не видна Была тропиночка одна, Усыпана грибами вдоль, Цветов и ягоды полна. Не в мочи жадность оттолкнуть, К ней странники держали путь, От любопытства исходя, Лишь только стоило взглянуть. И в восхищении бредя, Всё глубже, позабыв себя, В чащобы погружались мрак, Под ноги вовсе не глядя. Богатство ягод и цветов Здесь смерти даровал покров. Они не просто тут цвели: В останках корни их росли...