Уборка и быт с Екатериной Алексеевой

Неужели уютные вечера, когда за окнами стынет ноябрь, а внутри квартиры тепло от привычек, однажды могут оборваться щелчком двери? Я ещё не знала этого, когда поднималась медленно, шаг за шагом, на свой этаж. Ключи привычно скребут по связке — я уже почти дома, мысленно пересчитываю задачи, обещая себе: вечером только чай и сериал, ни одного телефона. Вдох-выдох, дверь — и вдруг, словно эпизод из чужой жизни: на пыльном коврике стоит Варвара. Чёрная ручка чемодана, шапка набекрень, улыбка — яркая, прожигающая, такая знакомая, что щемит под рёбрами...

Я всегда верила: свой дом — это крепость. Особенно для женщины, которая всю жизнь вкалывала ради этого покоя. Мы с Виктором только-только отпраздновали переезд в свою новую двухкомнатную квартиру на окраине города. Я мечтала о тишине: чтобы просыпаться не от треска стройки за стенкой, а от тихого шороха сквозняка в форточке; чтобы вечерами смотреть фильмы, а не слушать бесконечные ремонты соседей. Дети выросли, хлопоты остались в прошлом, обещание себе: «Теперь мы живём для себя». Планы разбились о реальность уже на второй месяц...

— Марина, а мне когда путёвку подаришь? Ты ведь справедливая!.. Острые слова, произнесённые почти шутливо, но за семейным столом они прозвучали как вызов. Почти всё детство я училась устраивать мир между разными сторонами, в зрелой жизни — сглаживать острые углы между мужем и его мамой. Но этот вечер стал для меня началом внутреннего взросления. Я подарила сестре путёвку в отпуск, и этот поступок стал причиной почти детективного семейного "разбирательства". В детстве я всегда считалась "комфортным" ребёнком...

— Николай, что это за списание? — голос мой дрожал, словно впервые, хотя за двадцать лет брака вопрос “куда ушли деньги” был не раз. Но сейчас всё было иначе. — Вера… да ты не волнуйся так, — он смотрел мимо, бросая взгляд на экран, — я сегодня сам хотел рассказать. Помог Семёну. Срочно надо было. Мир будто бы хрустнул и сдвинулся вбок. Семёну — опять Семёну. Всю жизнь он маячил на горизонте наших благополучных лет, как вечный младший брат, которому все должны. — Помог? А мне когда расскажешь? Николай, это были все наши накопления...

— Я, извините, больше не выдержу. Мне надоело содержать всех! Моя зарплата — не банк для родственников! Семейный совет, которого я не ждала, закончился не как обычно..... Фраза вырвалась, как кашель в перемёрзшем горле: горячо, грубо, и — нестерпимо освобождающе. Повисла тишина. Рот мужа — приоткрыт. Мать Игоря морщит лоб, будто выпила самого горького чая. Марина, его двоюродная сестра, перехватывает мой взгляд, невольно переводит глаза на стол — смотрит на мой пирог, к оставшейся чашке чаю...

Я всегда думала, что семья, как тёплый плед, укроет, согреет и не даст растаять в одиночестве. Только вот никто не предупреждал, что этим пледом иногда душат. Меня зовут Людмила, мне 32. Почти всю жизнь я была — точнее, старалась быть — "удобной дочерью". Старшей, разумной, ответственной. Меня хвалили за усердие, но часто держали в стороне, когда речь заходила о настоящих делах. Проблемы семьи решала мама — Зоя Павловна. Был ещё мой младший брат, Андрей. Ему двадцать восемь. Он с юности всё пытался куда-то пристроиться, метался по разным работам, несколько раз был в серьёзных долгах...

Интересно, с какого момента чужие люди вдруг начинают считать твои вещи своими? Наверное, с той самой минуты, когда раздаётся спокойный голос за завтраком: — Ирочка, а как думаешь, сколько можно выручить за твой дом? Я чуть не уронила чашку. До свадьбы с Костей у меня была простая жизнь: дочь, работа, занавески, вышитые крестиком. И старенький дом — уюта в нём было больше, чем стен. Зачем я тогда решила всё поменять? Сама не пойму. Может, очень хотелось верить, что во второй раз получится по-настоящему...

Когда я впервые увидела ключи у Зинаиды Савельевны, у меня внутри всё оборвалось — не сразу, конечно, а как-то медленно, будто помидор постепенно переспевает, ломается на солнце и вянет. Просто возвращаюсь на день раньше с работы, а в прихожей слышу родной голос свекрови — и какой-то неестественно радостный. Захожу — она признаётся Андрею: — Спасибо, сынок, теперь могу заходить, когда нужно, не тревожиться. Ты бы хоть спросил меня, Андрей… Я ведь в этом доме уже столько лет — убиралась, кормила семью, стирала детям, и вдруг… Теперь я тут не хозяйка, а квартирантка...

Зима у нас в том году выдалась на редкость затяжная. Двор занесло до самого подъезда, и я, как обычно, с утра пораньше ставила чайник, готовила себе яйца всмятку... Такая тишина бывает в квартире только когда никого нет дома. Я люблю такие утренние минуты — когда солнце впервые заглядывает через занавески, а вся Москва ещё будто бы не проснулась. Впрочем, это длилось недолго. — Марин… — тихо позвал меня Игорь и встал в дверях кухни, переминается с ноги на ногу, будто мальчишка, пойманный за сладким...

Вы когда-нибудь замечали, что время у одних людей тянется как вязкая карамель — а у других проходит, будто кто-то пролистал календарь за мгновение? Вот и у меня так вышло. Всего на две недели — кивнула я, когда Ирина, сестра моего мужа Виктора, появилась на пороге в поношенном пальто и со взглядом заблудившегося щенка. Двадцать лет живём с Виктором — и кто только у нас не останавливался… Моя мама с дачи — на осень, племянник — на сессию, и все как-то укладывались «во временное». Только вот «временно» Иринки растянулось не на две недели, а почти на год...

Покой нашей улице только снился. Вернее, мне — Валентине Ивановне, пятьдесят вот уже на носу, всю жизнь как заведённая: по строкам — приход, расход, а дома — кастрюля, дети, счета. Крутишься, чтобы всё шло своим чередом, всем хватило — хоть бы на крошку радости осталось. Но ты же — женщина, бухгалтер, мать, жена, дочь… Потомков, родителей, кота и мужа — всех устроить, всем помочь. А о себе — тише воды, ниже травы. А тут вдруг — поворот. Я же на пенсию шла как на свободу… только потом жизнь повернулась так, что предложили место в частной фирме — старшим бухгалтером...

Наверное, никто не готов тебе заранее сказать, в какой момент лопнет последняя ниточка. Ты терпишь: переставляешь чашки на нужные полки, готовишь те супы, что «мамочке нравятся», переступаешь через себя, потому что «семья — это терпимость». Но однажды просыпаешься — и понимаешь: внутри накопился целый вихрь. Я всегда считалась разумной, спокойной… но однажды эта буря прорвалась наружу — да так, что Игорь впервые в жизни растерялся, а свекровь замолчала. Это было просто обычное воскресенье, простая кухня, где всё по своим местам и чужим привычкам...