Филатов (рассказы)

Мы встретились на Мясницкой. Обычно я приглашаю подруг с сайта знакомств в район Третьяковки. Тот исторический пятак мне и люб, и знаком, и памятен. Пережидал жару в кофейне. Швы после операции ещё не сняли. Перемещаться в Замоскворечье не хотелось. В боку саднило, в немеющей, обложенной льдом, груди покалывала набухшая сырая тяжесть. Тянул кофе, читал Уэльбека, вспоминал недавний разговор с родителями. Корил себя за беспутный образ жизни. Я всегда хочу быть в глазах отца и мамы солидным и правильным...

Перед операцией я читал Стивена Кинга. Рассказ лишен откровенной мистики, даже Гоголь в иных произведениях не жалел воображения, не церемонился с нервами читателя. Кинг с возрастом заметно поуспокоился. Ничего другого перед операцией читать не хотелось. Меня разместили в хорошей палате. Соседи - пожилые мужики. Тот, что постарше - замдиректора завода. Дедушка помладше - водитель. Он еле передвигается в силу перенесённой операции страшно и много матерится. Управленец выбирает слова осторожно. Он знает их силу, возможности...

Игнатий Прудов по жизни ходил осторожненько. Природная мечтательность помогала не вязнуть в лишних разговорах, не тратить ценное время на пустое. Ко всему, чего касался, будь то домашний быт или стояние в очереди, он относился просто, без щепетильности. Внешний вид его, хотя и старательно прибранный выдавал в нем человека аккуратного да и только. Иной раз и забористый пьянчуга возле ларька умеет подобраться самым выгодным образом. Но единственная сила кружила его, оживляла взгляд, делая его на короткое время игривым и даже, в пылу азарта, беспардонным...

Помню, как в деревне бабушка Софья Ивановна продавала молоко парное. Мозолистыми руками ставила банку с вытянутым сверх нормы горлышком на стол. Теплое, с грязноватой, взмыленной пеной. С мягким черным хлебом оно выпивалось в три глотка. И немного сносило башку. София Ивановна дожила до глубокой старости. Морщины не омрачали вечно загорелое от долгого пребывания на свежем воздухе лицо. Ложились точными штрихами, придавали ее лицу суровость. Такие встречаются на советских плакатах. В ее скорой походке угадывался молчаливый призыв всех одиночек - шумите без меня...

Таня умерла в машине скорой помощи. Дорогу подновили еще в прошлом году, машина неслась споро. Горячка сразила молодую женщину накануне вечером, пунцовое лицо страдальчески корчилось, руки отяжелели. Над телом больной супруги, тихо чертыхаясь, хлопотал Олег: предлагал попить, гладил лоб, метался из кухни в комнату, суетливо возился за рабочим столом, елозя взглядом в мониторе компьютера. "Олежа не ругайся. Мне уже легче. Иконы висят в комнате. Не надо".  В окно прилетел плохо собранный снежный комок...

Наличник отрывали с хохотом. То ли из-за недостатка рваной силы, которая с первых наскоков не сумела одолеть вековую спайку деревянного кружева и бревен. Те будто почувствовали угрозу, налились, стали ширше, массивнее. Будто не желали отдавать иссохшийся от времени ажурный узор, заботливо прилаженный мастером. Той осенью Кириллу было тринадцать. Перед самым лицом своим он держал разжатую до состояния морской звёзды ладонь. Такую он видел недавно в разбухшем телевизоре. По экрану металась напряженной нитью искристая рябь...

К сожалению, Маша сошла с ума. Нарушилась в эмоциональном плане. Я тоже для нее нарушился, когда отказался приезжать в Крым. Ее гибкое тело я смог рассмотреть еще летом прошлого года. Было из-за чего приезжать. Ягодицы оценил еще раньше - в марте. Она подсела ко мне за столик в Макдаке. Я пил молочный коктейль. Она перемалывала бургер, рвала его идеальными зубками, запивала колой. Так мы и познакомились. Она спешила в Третьяковку, я сказал, что никакой Третьяковки, судя по всему, ей не светит, поскольку понедельник...

Поругались два старика. Из-за хлеба. Я подошёл поближе, изворотился, путаясь под кореньями, выступившими наружу. Примостился на скамейке под сенью столетних клёнов. Ага, Трофим Сергеевич. Это первый. Лица не видать, борода, полощется на ветру. Второй Федор. Отчества не разобрал. Крепкий мужик, плечистый. - Ты хлеба мне, хотя бы кусок, предложил? Отвечай Федор (отчество зашамкалось). - Ты мою бабу почему тискал? Трофимка. Скользкий Трофииимка! Нашел чем попрекать. Никакого хлеба! - Я не тискал твою бабу! Она была ничейная...

У Тоньки отец залез не туда, куда бы он мог. Он умел многое. Пить, колотить, штопать, рассказывать о мировой литературе. Все это я не от себя ввинчиваю. Так говорила супруга Георгия Тимофеевича. Ей принесли стул. Она подвывала у роскошного гроба в пространстве высоченного храма - крупнейшего в русской Арктике. Я услышал лишь часть прижизненных достижений Тонькиного отца. "Гоша! Вставай! Я яичницу сделаю. С беконом. На рынок схожу, там мясо привезли вчера. Ну вставай... А?". Мы шли с ним по увлажнённой от вечернего зноя тропе...

Стоял пасмурный день. Сентябрь. В такую пору хорошо приезжать на Кольский полуостров хотя бы для того, чтобы зацепиться глазом за еле уловимую, неровную линию горизонта. Мутные волокнистые облака разматываются над скальной поверхностью земли. Многие мои одноклассники покинули эти места. А мне не хотелось, да и сейчас не хочется. Дима, Леха живут в Питере. Животы огромные, жены праздничные, детки. Гнездятся в теперь в бетонных коробках на Парнасе. Не говорю, что это плохо. Сам остался, может быть, из-за того, что...

В этой школе работала Зинаида Васильевна. Ее нашли повешенной на третьем этаже. Я был влюблен в нее с девятого класса. Помню ее расправленные каштановые волосы. Плывет она по рядам, а я стою беспомощный и неловкий. "Тюфяк", - так однажды назвала меня уличная бабушка. Она продавала семечки, а я купил стакан у ее конкурента - дедушки Егора. Когда карман наполнился здоровенными, сохранившими тепло домашней кухни, ядрами, старушка, исполненная горечи и злобы добавила: - Ты знаешь, что он добавляет мочу, когда жарит их? Я, помню, посмотрел удивленно в глаза дяди Егора...

Японец Хоронили Илью в том же пиджаке, в каком он отправился на пронулку. Волосы слиплись, торчали набухшими иглами. Будто в них сочилось да так и застыло странное объяснение царившего абсурда, в который, против воли покойника, погрузился двор. Тогда прическу да и самый внешний вид покойника не умели приводить в порядок. Такая опция, если и существовала, была доступна семьям с крепким достатком. В ритуальной конторе возиться с трупом Ильи не стали. Подросток лежал в самом простетском гробу, обитом угрожающе красной парчой...