Наталия Тебелева

Приносят с боевого души драными, но мелких не найдётся ни одной. Они смеются над своими ранами – да так, что шутка кажется смешной. И, глядя на малиновое кружево, благодарят за сдержанность снаряд. А пальцы – ну не самое же нужное. Детей не пальцем делать, говорят. Для них страшнее взрыва звука зычного и взмывшей в небо лесополосы – принять от волонтёрочки обычные заботливо пошитые трусы. Но самый – до навязчивой бессонницы, смертельней смерти – тягостный кошмар: заныть и струсить, и запятисотиться. Не всякий млад из этих станет стар. ...Когда домой воротятся мальчишечки, нам целовать волос их ранний мел и губы, все молитвы заучившие. И каждый пальчик, если уцелел. "«День литературы» — газета русских писателей". И поэтов) Благодарю главного редактора Валентину Ерофееву, а также политического философа Александра Казакова (сколько бы он ни утверждал, что не за что)! https://denliteraturi.ru/article/9017

22.03.24 Взлетали души, вырвавшись из пекла, сбивались в клин и делались чисты. А кровь лилась, присыпанная пеплом, на первые весенние цветы. Дрожащий воздух был густым и алым. Шатался небосвод, от гари пьян. Из боли тут же ярость прорастала, как будто бы из вызревших семян. И ветры горький запах разносили. И наполнялась духом вся страна. И люди имя приняли — Россия, в свои не помещаясь имена. Дымится мир — теперь донельзя хрупкий. Глумится враг — двуличен и жесток. А кровь из вен по пластиковым трубкам, в единый устремляется поток — нахлынет он, и бурный, и всесильный, застигнет окаянного врасплох. Те люди, что зовут себя Россией, умеют побеждать. И с ними Бог.

Здесь люди. Здесь, Господи, русские люди. Три бабки. Вдова — разродилась уже — у печки, иначе ребёнка застудит. Да дед со щенком на втором этаже — сто раз говорили: в подвале спокойней, а вместе, наверное, даже теплей. Но нет же: видней со своей колокольни. Хотя в одиночку поди уцелей. Соловушки скоро затрелят под Курском. Как жалко беседку — спалили дотла. Здесь люди. Здесь люди. Здесь люди. Зажмурься. Недавно живые. Сегодня — тела. А наши теперь наступают. Не плакать. Мы давим фашистских взбесившихся гнид. Есть книга. Она называется память. Она не ветшает. Она не горит. И сколько бы русским Господь ни отмерил в той книге абзацев, в неё он занёс и бывший подъезд, и пробитые двери, и надпись мелками: «Здесь люди и пёс». Март 2025

Договор, приговор, наговор. Говорят наверху, говорят. А метан вытекает из пор. Просто парни наведались в ад. Двухаршинный теснит потолок. В полный рост не пойдёшь на чертей. Чёрный воздух глаза заволок. С каждым часом во рту горячей. В горле курская почва — горька. Что АК им, что меч-кладенец. Задрожала земля от толчка восьмисот богатырских сердец. Наверху разговоры — как зуд, и расчёс на экране любом. Здесь — труба. Здесь герои ползут, подпирая Россию горбом. Собирает руками солдат наши камни во лжи и грязи. Чистый ангел, спустившийся в ад, доползи же, родной, доползи. Март 2025

Вот ведь повадился, высь кареглазая, в горе и в радости что-то рассказывать. Месяц ли с ножиком, вьюжно ли затемно — сразу доложит он мне обязательно. Трубка горячая, ухо распухшее, время потрачено. Слушаю, слушаю: степи, мол, потные — оттепель, собственно. Мне ж на работу, не- ужто не совестно. Мне в магазин ещё. Каша не сварена. Он про чистилище всё да про зарево. Мятыми фразами, с пылом удвоенным: «Будем без связи мы, на боевое нам». ...Слёзные железы насухо выжаты. Бог с ним, поженимся. Тихо, ни шелеста. Ну, позвони же ты. Март 2025

И грудь, и шутки не казались плоскими. Хотелось пастилы и целоваться. Они светились глазками и блёстками — девчонки, что соскучились по танцам. Вздыхая по-весеннему рассеянно, когда уже все песни были спеты, взахлёб читали мальчики Есенина, смолили на закуску сигареты. А расходились молча, глаз не прятали, по кельям в подземелье этом стылом. Что прятать-то. У всех одна — сто пятая. Умышленное. Словом, поштормило. Назавтра дождь закапал, как назначено. Короткий штурм арта перемолола. Девчонки на себе таскали мальчиков, разбросанных по берегу Оскола. А тем хотелось быть не одинокими и кофейку с мороженым вприкуску. Хлестала кровь, смывала кровь потоками и чернозём пропитывала русский. Февраль 2025

Ненависть? Веришь ли, нет её. Жалость — а этой подавно: ноль. Что костыли? Подвело чутьё. Благо осколок прошёл повдоль. Быстро затянется, без следа. Подмарафечу пока блиндаж. Ладно. Скорее смотри сюда: фото сегодня прислал племяш. Вырос красавчиком — в дядьку весь. Начал качаться, потом привык. Умница. Как почему я здесь? Это ж Россия, а я мужик. Вот, погляди-ка: с ладонь была. Морда кошачья, отъелась, ждёт. Да, вывозили вчера тела. Нет, это старший ведёт учёт. Дом наш, и мама, и папа тут. Чуть постарели. Скучаю — жуть. В смысле, давно уже речь ведут? С кем замириться-то? Что свернуть? Должен приказ выполнять солдат. Знаешь, мы выдержим всё почти. Но без Победы пойти назад... Лучше на верную смерть идти. Февраль 2025

Гудел апрель, в интригах бестолков, на площади открыто выступая. Девчонки, если память мне не врёт, тогда впервые были влюблены — и сколько настоящих мужиков проклюнется из местных шалопаев, хотели догадаться наперёд. Но так и не успели до войны. И парни балагурили взахлёб — они себе за школой как-то сразу казались интересней и умней: в горящую, мол, избу — ни одна. Бедовых не осталось, мол, особ, сегодня нужно с каждой, словно с вазой, куда им останавливать коней. А конницу готовила война. Слова — как будто те же, да не те: узнавший цену, больше не обронит. Швырнул на твердь стремительный отлив страну, уже идущую ко дну. И вместо новой пилки для ногтей теперь поэту нужен старый броник. Отцы и дети, спор остановив, ушли дорогой дедов на войну. Бездонной тьмой искрится антрацит — вопрос, не сформулированный чётко, добытый из одиннадцати лет проклятой, очистительной войны. Но быстро повзрослевшие юнцы и рано постаревшие девчонки выводят кровью правильный ответ. Они Победу вывезти должны. Наталия Тебелева Февраль 2025

Налево прошлёпал состав с углём. Направо — с букетом на гусеничном ходу. Как будто друг другу мы весточки шлём. Спрашиваешь, что делаю. Жду, — отвечаю, — жду. Налево в тумане Москва красна. Направо — болота: себя бы не потерять. И прямо она же — родная страна, кровью земля напитана — щедро, за пядью пядь. Как рельсы да шпалы ни выбирай, налево — счастливого детства пломбирный вкус, направо — лохмотья, оборванный край. Спрашиваешь про планы. Дождусь, — говорю, — дождусь. Живи, — говорю. Говорю: вернись. Твой запах почти растворился, пришли чуть-чуть. Ни вправо, ни влево, ни нАверх, ни вниз — камушком не срывайся. Ещё подыши. Побудь. А стрелки привычно переведут. И справа, и слева — покажется, что кругом. Кресты. Перекрёсток истории тут. Станция узловая, она же наш отчий дом. Наталия Тебелева Февраль 2025

Закричит ли, слетит ли планета с орбиты сразу, как скажут. А пока не нашли ни живым, ни убитым. Всяко война же. А пока он на связь может выйти внезапно. Может ведь. Может. Он попал в лазарет. Он прорвался на запад. Правда же, Боже. А нецелый вернётся — о том, безусловно, плакать не стоит. Что за чушь там бормочет товарищ полковник, это пустое. ...Знала. Ровно тогда и почуяла, летом, в мареве лилий. А глаза у него — цвета нашей планеты. Были же. Были. Январь 2025