Моменты в словах

– Извинись, Лера. Сейчас же. Каблуки впились в ковёр так, будто проросли корнями. Рука, сжимавшая телефон, онемела. По ту сторону стола Дмитрий Петрович смотрел на меня не как начальник — как дрессировщик на непослушное животное. – Он ждёт в переговорной, – голос у него был ровный, липкий, как сироп. – Контракт на три миллиона евро. Три. Повторить? Я покачала головой. Губы не слушались. – Что случилось в баре, остаётся в баре. Это был нерабочий контекст. А сегодня – рабочий. Клиент Волков пришёл подписывать бумаги...

Его губы были холодными и жёсткими. Она пыталась отстраниться, но его рука впилась в её талию, прижимая к стене, к себе, к этому поцелую, который был больше похож на наказание. Больше на бой. Он оторвался, дыхание горячее на её щеке. — Ты целуешься так, будто ненавидишь меня, — прошептал Алексей, притягивая её ещё ближе, почти болезненно. Она молчала, когда поступали слезы. Ненавидела, да, но не его. Она согласилась на эту свадьбу за месяц. Не из-за денег, хотя семья Алексея была богата. И не из-за любви, по крайней мере, с его стороны...

— Моё. Не тронь. Галина Петровна поставила на полку холодильника свою пачку молока. Рядом с моей. Отдельно. Она не посмотрела на меня. Просто констатировала факт, как будто объявляла расписание поездов. Я молчала. Молчание было моей частью этой квартиры. Моей долей. Мы переехали к ней три месяца назад. После того как Дима, мой муж, потерял работу. «Временно», — сказал он тогда, целуя меня в макушку. Его мать встретила нас на пороге. Не обняла. Осмотрела. — Комната Димы как была, так и есть. Диван для тебя поставлю...

Лика поставила передо мной чашку кофе, которую я не просила, села напротив и выложила на стол пару печенек. Ритуал сестринской заботы. Потом она вздохнула, как перед неприятным, но необходимым разговором. — Катя, мне нужно с тобой поговорить. Серьезно. — Говори, — ответила я, отодвигая чашку. В ее тоне уже звучало что-то знакомое, колючее. — Ты же выходишь замуж. Уезжаешь в новую квартиру к Мише. — Она сделала паузу, давая мне осознать очевидное. — Так что давай решим вопрос с нашей. С маминой квартирой...

Она вышла из маршрутки и остановилась, давясь комом в горле. В руках — пакет с продуктами, который вдруг стал невыносимо тяжёлым. Перед глазами всё ещё стоял Сергей — его перекошенное злостью лицо, сжатые кулаки, слюна, брызнувшая на стол, когда он кричал. А потом эти слова. Чёткие, ледяные, как нож. — Раз ты такая самостоятельная — плати за себя сама. Она моргнула, пытаясь стереть картинку. Вечерний воздух был прохладным, в подъезде пахло сыростью и жареной рыбой. Алина поднялась на третий этаж, ключ дрожал в пальцах...

Компьютер издал тихий щелчок, сообщая об успешном завершении перевода. Марк откинулся на спинку стула, вытер ладонью лицо. На экране светилась сумма — триста двадцать тысяч. Его премия за полгода ночных смен, за спасённый в и последнее: проект, за молчаливое терпение. Теперь эти цифры принадлежали семейному счёту. Общему. Он взглянул на телефон — ни одного сообщения. Ни «спасибо», ни «получила». Тишина. Он встал, подошёл к окну. Внизу, в промозглом вечернем свете, шумел город. Именно там, в офисе на четырнадцатом этаже, ему торжественно вручили бланк, сказали «Мы тобой гордимся»...

Она произнесла это, глядя куда-то в сторону, в окно, где медленно падал ноябрьский снег. Слова прозвучали тихо, почти буднично, как будто она говорила о планах на ужин. — Мы с отцом переписываем квартиру на меня. Вера Петровна замерла с салфеткой в руке, которую только что собиралась сложить. Слово «мы» прозвучало особенно звонко. Мы. Ее муж Александр и ее дочь Катя. Один фронт. — Как… переписываете? — переспросила она, не узнавая собственный голос. — Ну, так. Оформляем дарственную. Папа согласен, — Катя в итоге отвела взгляд от окна и посмотрела на мать...

Тишина в ухе была оглушительной. Не гудки, не короткие гудки отбоя, а именно тишина — плотная, беспросветная, как вата. Марина не сразу поняла, что связь уже прервалась. Она все еще держала телефон, прижатый к щеке, и в голове эхом звучала его фраза, отчеканенная, как приговор. — У меня теперь своя семья, помогать не буду. И короткий, сухой щелчок. Она медленно опустила руку. За окном горел вечерний город, мигали неоновые вывески, ехали машины. Мир продолжал жить. А в ее маленькой кухне с обоями в мелкий цветочек что-то безвозвратно сломалось...

Тишина в квартире была настолько густой, что звенело в ушах. Я, Вероника, стояла посреди гостиной с папкой в руках — только что вернулась от нотариуса с последними документами по маминому наследству. Андрей сидел в кресле. Он не работал, не смотрел телевизор. Он просто ждал. Его пальцы методично отбивали ритм по подлокотнику. — Ну что, всё оформила? — спросил он без предисловия. Голос был ровным, как асфальт после дождя. — Да, — я положила папку на стол. — Теперь нужно решить, как мы… — Ключ от моего сейфа верни, — он перебил меня...

Пар от только что закипевшего супа запотел окошко над раковиной. Я, Настя, стояла у плиты и помешивала кастрюлю, думая о том, что вечером нужно сдать отчёт по работе. За спиной раздался звук передвигаемого стула. Я обернулась. Свекровь, Галина Степановна, сидела за кухонным столом, раскладывая пасьянс. Она не смотрела на меня, её пальцы медленно перебирали карты. — Картошку в суп не клади, — сказала она без предисловий. — У Артёма от неё изжога. — Но он сам просил, — осторожно возразила я. — Сказал, как в детстве, с картошкой...

Что опять случилось? — наконец подала голос Катя, отложив крекер. — Ты себя ведешь, как будто тебе сказали, что завтра конец света». «Хуже! — рявкнул Павел. — Мне сказали, что завтра начало новой жизни! С Аркашей!» Галстук полетел куда-то в темноту прихожей, вслед за ключами от машины, которые Павел, казалось, метнул со всей дури. «Да пошел он к черту, твой новый проект!» — прохрипел он, срывая с себя этот атрибут офисного рабства, словно удавку. Катя, его всегда невозмутимая Катя, даже бровью не повела, продолжая сосредоточенно намазывать свой крекер паштетом...

Светлана вошла в подъезд, придерживая дверцу почтового ящика, в который снова кто-то засунул чужую газету. Шестая по счёту за неделю. Она хотела выбросить её, но передумала — пригодится подстелить под миску кошке Тамары Григорьевны. Поднималась по лестнице медленно, устала после смены. Ещё утром она работала в школе — на подмене у заболевшей коллеги, после чего спешила в библиотеку на вечернее дежурство. Пятнадцатый год живёт в этом городе, но до сих пор не может привыкнуть к чувству вечной усталости...