Mirovink

– Это государственная измена! – громыхнул голос одного из лордов, отражаясь от высоких сводов Зала Совета. – Генерал Крагн, презрев волю Совета и приказ Императора, развязал войну с нашими союзниками! Он предал Триединство! Зал взорвался гулом десятков голосов. Обвинения, проклятия и испуганные возгласы смешались в единый, неразборчивый шум. Леди Ариэль сидела с безупречно прямой спиной, её пальцы были сцеплены на полированном столе из тёмного дерева. Она одна, казалось, сохраняла хладнокровие среди бушующей бури эмоций...

Когда солнце ткнулось краем в зубья дальнего хребта, небо окрасилось в медно-кровавый. Отряд «Молотников» добрался до Горла Бури — так назывался узкий перевал между двумя чёрными скалами. Когда-то, по преданию, в этих местах полчища орков были прижаты к обрыву штормом и уничтожены, не успев развернуться. С тех пор скалы будто помнили каждый вопль, и ветер здесь выл не как в других ущельях — злее, упрямей, словно с обидой. Солдаты молча разбили лагерь. У кого-то подгорела похлёбка, кто-то натягивал ремешки на сапогах, шепча: — Значит, всё правда?...

Лето в Тихоречье начиналось с запаха — влажного, тёплого, густого, как одеяло. С утра пораньше роса скатывалась по траве, по кожаным ремням, по голым ступням учеников, что выходили на тропы между корнями деревьев. Пение птиц здесь слышались иначе. То короткими криками, то долгими руладами, будто спорили о чём-то древнем, недоступном пониманию людей. Мирослав всё ещё просыпался с осторожностью. Хотя прошёл уже месяц с тех пор, как его приютили в святилище друидов, он никак не мог привыкнуть к тишине...

Камень хранил прохладу ночи. Даже сквозь плотные ткани покрывала ощущался его тяжёлый, неподвижный холод — как будто сама гора, в чьём сердце покоилась столица гномов, медленно дышала под полом. Ариэль сидела у низкого стола, освещённого мягким голубоватым светом кристаллов, встроенных в стены. Перед ней лежал раскрытый свиток с картой южных территорий, с отметками гарнизонов, шахт и давно заброшенных подземных путей. На краю — чёткий круг, обведённый красным пером: Дюрнакар. Она не двигалась. Только...

Крагн стоял перед зеркалом. Пальцы его двигались точно, будто он собирал не доспех, а саму решимость. Каждый щелчок крепления раздавался в молчаливой комнате, как удар по наковальне судьбы. Его взгляд встретился с отражением. Лицо было знакомым — но на миг показалось, что оно принадлежит другому человеку. Зеркало — старое, с трещинами по краям — вдруг дало трещину посередине. Прямо через лицо. Затем ещё одну. И ещё. Осколки начали расходиться, движимые невидимыми пальцами, аккуратно раздвигались один за другим...

Дилижанс остановился на краю дороги, где камень гор встречался с последними отблесками солнца. Ариэль прижалась лбом к стеклу, глядя на город, выросший будто из самого сердца земли. Валунгард. Столица гномов. Она видела его только на картах и слышала о нём от отца, но теперь он был реальным — массивным, холодным, величественным. Естественные каменные стены горы окружали вход в город. Мосты, уходящие вглубь, словно соединяли прошлое с настоящим. Каждый камень здесь дышал историей, каждая башня хранила память о тех, кто строил их веками...

Весна в северных краях приходит не лаской, а едва уловимым дыханием жизни сквозь зимние остатки. Над портовыми складами Фьордгарда стелился серый туман — словно сам город ещё не проснулся после долгого сна. Мостовая блестела от росы и капель талого снега, падавших с крыш. Воздух был плотным и холодным, но уже не пронизывающим до костей — он пах солью, мокрым деревом и далёким дымом. На улице раздался скрип колёс — первый звук утра, будто первая нота в тишине. Мирослав вышел из трактира «Корабельный колокол», прижимая к груди потёртую сумку...

Залы дворца Аркемонта хранили тишину, как склепы под древним замком. Каждый шаг Ариэль отзывался эхом в высоких сводах, будто камни сами прислушивались к её приближению. Она шла медленно, но целеустремлённо, плечи чуть напряжены, взгляд чётко направлен вперёд. В боковом зале, среди полутеней, она заметила Гарретта Златоустого. Он стоял у окна один — без обычного сопровождения клерков, без охраны. Его силуэт резко вырисовывался на фоне света, пробивающегося сквозь витражи. Кольца поблёскивали на пальцах, как намёки на власть...

Утро в гарнизоне Аркемонта начиналось не со звона колоколов или приказов, а с ритуала — для всех, от новобранцев до высших офицеров. Воздух был насыщен утренней сыростью, а небо затянуто тяжёлыми тучами, будто сама империя замерла перед ударом. Крагн Молот Стальной шагал по каменному двору, как ураган сквозь степь — неумолимый, мощный. Его фигура выделялась даже среди строя: широкие плечи, железная осанка, тяжёлые сапоги, каждый шаг которых отзывался глухим эхом между стен гарнизона. Солдаты выпрямлялись, несмотря на занятость...

Зал Белота, воздвигнутый не просто как место собраний, но как знамение единства народов, простирался под сводами, высеченными из камня Гирдгорских гор , словно бы рождёнными самой землёй в порыве великой клятвы. Мраморные колонны, выточенные из скал древнего мира, поддерживали потолок, расписанный фресками — живыми воспоминаниями эпох минувших. Здесь были запечатлены дни Первого Договора между людьми, гномами и эльфами; здесь же, в красках и золотых линиях, жили образы битв против демонической чумы,...

Капли талого снега ползут по мутному оконному стеклу, оставляя извилистые следы, будто кто-то невидимый чертит на нем древние руны. На жесткой, прогнившей койке лежит Мирослав, устремив взгляд в серое небо над Фьордгардом — цвета пепла после погребального костра. Сквозняки просачиваются сквозь трещины в стене, ветхое одеяло не спасает — холод пробирает до костей, как дыхание забытых могил. В полумраке комнаты раздается скрип половицы за стеной — одинокий звук, разрывающий тишину. Он эхом отражается от балок потолка, теряясь в пустоте над таверной "Корабельный колокол"...

Мирослав остановился. Он стоял на границе Топорной Равнины, словно на краю прежней жизни. Больше он не мог оборачиваться. Деревня уже терялась в дымке рассвета, будто её стирали с лица земли вместе с каждым его шагом. Дома, когда-то большие и родные, теперь казались игрушечными, приземистыми, как коробки из-под спичек. Кузница — жалкой хижиной, где звенели удары молота, что теперь звучали скорее воспоминанием, чем реальностью. В ногах гудела усталость, но это была не только усталость пути. Это был вес непрощенных слов, невысказанных объяснений, обещаний, так и не данных...