Ту ночь с 10 на 11 декабря 1995 года я никогда не забуду. В 18 часов резко и внезапно (хотя и вовремя) отошли воды. Я бодро попрощалась с девочками из отделения патологии беременности, где лежала последние две недели с поздним токсикозом и отправилась в предродовую. Меня проверили на предмет "готовности матки". Матка была не готова совсем - ноль процентов раскрытия. Поставили капельницу, стимулирующую схватки. Ага, при нулевой готовности матки. Профессионалы. (( В итоге следующие три часа я провела в преисподней с периодическим отключением сознания от непрерывной боли. Схватки шли с чудовищной быстротой. Но матка не раскрылась ни на сантиметр. Хорошо, что до начала всего этого ужаса я успела позвонить заведующей отделением патологии беременности, с которой у меня была предварительная договоренность о платных родах. Галину Аркадьевну мой звонок застал за праздничным столом - был национальный государственный праздник в Чувашии - день Независимости, кажется. В итоге она приехала, посмотрела на меня и велела снять с меня стимулирующую капельницу. от которой тело содрогалась в конвульсиях в холостую. Представляю, как мучился внутри меня малыш под прессингом постоянных сжиманий и разжиманий без околоплодных вод при наглухо закрытых "дверях".
Опытный акушер-гинеколог приняла единственно верное решение: кесарить. Проблема была в том, чтобы найти анестезиолога. Он тоже отмечал праздник. И его тоже ждали, ждали, ждали.... В общем, своими ногами дойти до операционного стола я уже не могла. Последние слова анестезиолога (мужчины с восточной внешностью) перед отключкой я запомнила на всю жизнь. Он сказал "бэдная". С характерным акцентом. И все, я отключилась.
Возвращение в реальность было жестким. Я ощущала себя какой-то точкой, закатанной в кокон из белковых ячеек разной конфигураций в виде спирали. Спираль двигалась, и я - внутри нее. И был какой-то странный звук то ли скрежета, то ли воя. Потом - ощущение сильного холода внутри и вокруг. И первое физическое ощущение - судороги в ногах. И я даже смогла сформулировать его в словах. Я лежала и повторяла с бесцветной интонацией: "У меня судороги. У меня судороги. У меня судороги". И так час или больше. Пластинку заело. Позже девушка, которая лежала в соседнем боксе реанимации сказала мне, что если бы она могла встать, то встала бы и придушила меня подушкой. Своими "у меня судороги" я довела ее до полного исступления.
А потом я увидела табличку из клеенки, примотанную к кисти бинтом. "Мальчик. 61 см 4300 г" Я смотрела на нее и думала, что это ошибка какая-то. Я в морге, и я точно помню, что я - девочка. Причем тут мальчик?! В этом бесконечном ужасе мое сознание забыло, что я рожала. И я не могла поверить, что через этот ужас, который я пережила, смогла пробиться новая жизнь. Что я - мама. И у меня мальчик. Большой мальчик весом 4 килограмма 300 граммов и ростом 61 см.
Пришла врач. Спросила, пришла ли я в сознание окончательно. Я ответила, что да. И тогда она сказала: "Ну что, я поздравляю вас, мамочка! У вас сын! Симпатяга!" Сейчас поспите пару часов. В 12 часов вам его принесут, покажут. Вы находитесь в реанимации. А сын - в детском отделении. Не волнуйтесь. Через 3 дня, если все пойдет хорошо, переведем вас в послеродовое отделение".
В 12 часов я услышала стук в окно. Обернулась. В окне было лицо счастливого папы Вовы. "Поздравляю, Танька! Где там наш Антон? Да, его уже все Антошкой зовут, как т ы и хотела!". "А где мама?". Володя ответил: "Метрах в трех ниже меня, стоит на дорожке". А он непонятно как пробрался к окну палаты, расположенной на втором этаже. Принесли мое Чудо, запеленутое в пеленки и байковое тонкое одеялко. Малыш не плакал. Серьезно смотрел на меня и чуть чмокал губами. Очень хотелось взять его на руку, положить на живот, прижать к груди. Но не разрешили. У меня на животе была грелка со льдом. А руки еще плохо координировали движения. Могла и застудить, и уронить маленького. Вот так мы и смотрели друг на друга. Он - на меня. Я - на него. И между нами зарождалась новая, невидимая "пуповина".
Потом я услышала его плач. Не плач даже, а рык, хриплый, требовательный, яростный рык. Так плакал единственный малыш в отделении. Этот звук было слышно и в реанимации. И я, не зная, чей он, реагировала только на него. Сердце сжималось. Хотелось бежать и делать все, чтобы этот ребенок перестал кричать.
Но меня пичкали капельницами и уколами, постоянно мониторили работу сердца, давление. Оказывается, во время операции мне понадобилось переливание крови - вводили плазму. И сейчас было важно отследить все моменты, связанные с кровью и ее движением по организму. В общем, трудно мне далось материнство.
В конце второго дня мне позволили первый раз встать с кровати. А на четвертый день я попросилась в последовое отделение. Мой Антон лежал в самой ближней кюветке к окну, буквально в 30-40 сантиметров от стекла. А за окном было минус 20. Он не спал. Вглядывался в небо. И у него было сосредоточенное лицо. Оно разительно отличалась от лиц других малышей, которые родились сами, пройдя родовые пути - те были какие-то приплюснутые что ли, а у Антона было лицо человека, которому можно было дать и 2 месяца, и даже больше. К тому же он был самым крупным в отделении. Мой, любимый, неповторимый, самый, самый лучший мальчик на свете!
Потом оказалось, что своим "рыком" он накричал себе паховую грыжу. А кричал от голода. Ему приносили крохотную бутылочку смеси, которую он выпивал в 2-3 глотка. И оставался голодным. А мне нельзя было из-за лекарств прикладывать его к груди. И я ругалась, требовала дополнительного питания. И когда нам начали давать по две бутылочки, наконец, воцарилась тишина в нашей палате. Ребенок начал наедаться. Боже мой, как давно это было. Но как явственно все это хранит в себе моя память!
А самая ранняя фотография сына была сделана только когда ему исполнилось 4 месяца - в апреле 1996 года. Сейчас листала альбомчик с бумажными фотографиями. Вглядывалась в любимое личико, покрытое диатезной корочкой. Это ему только что сделали прививку АКДС четырехкомпонентную, и у ребенка на нее оказалась аллергия.
А это я с ним на руках. На руках он изучал обстановку, отвлекался от расчесывания зудящих диатезных корочек.
Мы жили у мамы, в Новочебоксарске. Переехали в Казань, в съемную квартиру, когда Антону исполнилось 5 месяцев, в мае. Съемная квартира оказалась неудачной. Рядом с железнодорожным вокзалом. И мы слушали объявления диспетчера, куда и когда какой поезд отправляется. От этого было ощущение, что мы живем на вокзале. К тому же в квартире были тараканы и, как выяснилось, мыши. Одна мышь выпрыгнула мне на руку из сковородки, в которой оставили ложку или вилку. И это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Мы заняли денег у друзей и переехали на другую квартиру. Потом их было еще много в нашей жизни... Чужих, съемных, в которые переезжали мы и наши вещи, где с нуля создавался уютный "кусочек дома". Четыре квартиры в Казани съемных, потом две съемных квартиры в Москве. И это все пришлось на детство Антона. А он школу с золотой медалью окончил. И бакалавриат, и магистратуру института с красным дипломом. И еще аспирантуру потом, работая по специальности полный рабочий день.
Сегодня ему исполняется 29 лет. Вот так быстро время пролетело, пробежало... Как же я хочу, чтобы ты нашел в жизни свою любовь, свое счастье, свой Путь, мой дорогой Антоша! И при этом сохранил здоровье и доверие к людям и к миру! Люблю тебя!