Продолжаем знакомство с персонажами "Мёртвых душ". В предыдущий раз, когда мы говорили о двойничестве Чичикова и Плюшкина и их страсти к обогащению, моя постоянная читательница (Ирина, спасибо Вам) в комментариях обратила внимание на другого двойника нашего героя - Манилова. Русская литература персонажами-двойниками богата, поэтому сегодня настала его очередь.
Вспомним, что Гоголь называл смысловым центром первого тома:
"Мертвые души" не потому так испугали Россию и произвели такой шум внутри ее, чтобы они раскрыли какие-нибудь ее раны или внутренние болезни, и не потому также, чтобы представили потрясающие картины торжествующего зла и страждущей невинности. Ничуть не бывало. Герои мои вовсе не злодеи; прибавь я только одну добрую черту любому из них, читатель помирился бы с ними всеми. Но пошлость всего вместе испугала читателей. Испугало их то, что один за другим следуют у меня герои один пошлее другого, что нет ни одного утешительного явления, что негде даже и приотдохнуть или перевести дух бедному читателю и что по прочтенье всей книги кажется, как бы точно вышел из какого-то душного погреба на Божий свет. Мне бы скорей простили, если бы я выставил картинных извергов; но пошлости не простили мне. ("Выбранные места из переписки с друзьями")
Манилов - эталон этой самой срединной пошлости. Человек без свойств. Большинство других персонажей всё же имеют какую-то определённую черту, он же представляет собой приветливо улыбающуюся и раздающую ничего не значащие комплименты пустоту.
Персонаж Чичикова более сложный, чем маниловский, но всё же здесь есть определённые переклички. Так обычно и происходит с двойниками: один из них представляет гиперболизированную черту характера другого.
С первых строк мы встречаем описание человека среднего абсолютно во всём. В типичной бричке “господина средней руки”:
… сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод.
Чином он был коллежский советник - 6-я из 14 ступеней табели о рангах. Как позже будет сказано: “чин не слишком большой и не слишком малый”.
Он не имеет определённого мнения ни об одном предмете (по крайней мере явного), никогда не горячится, не спорит:
О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, — он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре — и в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хорошо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует. Словом, куда ни повороти, был очень порядочный человек.
Чичиков одновременно и пустота, отсутствие личности, и все возможные человеческие качества разом. Любимая повторяющаяся фраза Гоголя: “всё, что ни есть”. От отзеркаливает собеседников. В этом и есть секрет его обаяния: каждый видит в нём собственные черты. Вспомним, что говорит о герое Ноздрёв:
Ведь я знаю твой характер. Ты жестоко опешишься, если думаешь найти там банчишку и добрую бутылку какого-нибудь бонбона.
Мы понимаем, что на самом деле он говорит о своём отражении, которое увидел в Чичикове.
Но в случае с Маниловым отражения быть не может - перед нами пустота. В день не то ясный, не то мрачный, Чичиков прибывает в дом помещика средних лет:
Один Бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть, к ним следует примкнуть и Манилова.
<...>
В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает что такое!» — и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть даже заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета.
Последнее особенно похоже на более раннюю характеристику Чичикова. Это посещение - картина полной идиллии. С ним единственным у нашего героя не возникает разногласий, он даже отказывается брать деньги за души. Чичиков отражает пустоту Манилова. Всё их общение - сцена в дверях, когда ни один не решался пройти вперёд другого.
Оба приятеля, рассуждавшие о приятностях дружеской жизни, остались недвижимы, вперя друг в друга глаза, как те портреты, которые вешались в старину один против другого по обеим сторонам зеркала.
Все мы знаем, что будет, если поставить два зеркала друг напротив друга. Бесконечный коридор, уходящий в пустоту.
Сцена эта идиллическая, даже восторженная. Не может быть столкновения там, где нет никаких свойств или мнений. Как не может быть там и жизни.
Как мы помним, Гоголь говорил о том, что в третьем томе “ожить” должен Плюшкин. Если сравнивать его с Маниловым, то это не удивляет. Как позже любил подчёркивать Достоевский, “холодный” (то есть любая крайность) имеет больше шансов на спасение, чем равнодушная “тёплая” середина. Выйти на свет из плюшкинского состояния одержимости идеей гораздо проще, чем из благопристойного болота равнодушной мечтательности, в котором нас встречают супруги Маниловы.
Мнимая идиллия превращается в дурную бесконечность срединной пошлости.
О Чичикове и Плюшкине мы говорили здесь:
А о "Ревизоре" (который тоже та ещё пустота) можно почитать здесь: