Сначала это просто фон. Потом — навязчивая мысль. А потом — физическое ощущение холодный, тяжелый ком в солнечном сплетении, который не дает вдохнуть полной грудью. «Он не пишет шестой час».
Я стараюсь. Я беру книгу, включаю сериал, начинаю готовить ужин — наш любимый. Но пальцы сами тянутся к экрану. Разблокировать. Пустой чат. Заблокировать. Положить "лицом" вниз. Снова разблокировать. Зайти в «дзен». Он был в сети 15 минут назад. Значит, телефон в руках. Просто не со мной.
И вот он включается — механизм, отлаженный годами. Внутренний сыщик, холодный и безжалостный. Он не спрашивает, он констатирует: «Ему скучно. Ты стала предсказуемой. Ты в растянутых лосинах и со смытым макияжем, а где-то там есть кто-то в шелке и на каблуках, кто смешит его новыми шутками».
Мозг услужливо рисует картинки. Смутные, обрывчатые, но от этого еще более невыносимые. Он смеется. Наклоняется к кому-то. Говорит тем низким, бархатным голосом, который вечером должен звучать для меня.
Я ненавижу эту женщину-призрак. Я ненавижу ее идеальную улыбку, ее легкомысленный смех, ее свободу, которой у меня, кажется, уже нет. Я ненавижу ее до физической тошноты. И больше всего я ненавижу себя за эту ненависть. За то, что превращаюсь в этого злобного, мелкого, слезящего от подозрений человека.
А потом — звук ключа в замке. Сердце падает в пятки, замирает.
Он заходит, пахнет холодным улицей и… пиццей. В руках — два конверта. «Прости, задержался, бегал, пытался достать те билеты на тот выставку, о которой ты месяц говорила. Всё, поймал последние два!» Его лицо сияет мальчишеским восторгом. Он даже не заметил, что не писал. Он был в моем мире — в мире наших разговоров, наших «хотелок».
И я стою на кухне, в своих растянутых лосинах, с лицом, искаженным полчаса назад немой истерикой. Во рту вкус пепла. Яд, который я так старательно готовила и пила все эти часы, должен был отравить его. Но он отравил только меня. Он сжег меня изнутри, оставив лишь стыд и пустоту.
Я улыбаюсь, говорю «спасибо», целую его в щеку. И внутри что-то сжимается еще больнее. Потому что тюрьму, в которой я провела этот вечер, построила я сама. Из своих страхов, своей неуверенности, своей усталости. И дверь в ней нет. Есть только я — и ключи, которые я упрямо не хочу вставить в замок. Ключи под названием «доверие», «разговор» и «покой».
А он, ничего не подозревая, режет пиццу и рассказывает, как бежал через весь город. И я понимаю, что самый страшный соперник в моей голове — это не мифическая девушка в каблуках. Это я сама. Та, что не верит, что можно быть любимой просто так. Без слежки и допросов. Без доказательств. Просто потому что это — я.
И этот ужин будет самым горьким в моей жизни. Даже сладкий томатный соус не перебьет этого вкуса — вкуса собственной отравленной ревности.