Утро 27 ноября 1905 года. Где-то в типографии пахнет свежей типографской краской, скрипят станки. На свет появляется первый номер "Русского знамени". Империя трещит по швам. Революция уже не просто стучится в двери — она выбивает их с петель. И вот в этом хаосе кто-то решает объяснить подданным, кто они такие. Вернее, кто из них "настоящие русские".
Газета станет рупором Союза русского народа — той самой черносотенной организации, которую возглавлял Александр Дубровин. Самого многочисленного политического объединения империи. Звучит парадоксально? Сейчас-то мы привыкли думать о черносотенцах как о маргиналах. А тогда они были мейнстримом. Крайне правым, да. Но массовым.
Демонстрация черносотенцев в Одессе вскоре после объявления Манифеста 17 октября, 1905
Святая Русь вместо политической программы
Листаешь страницы этой газеты — и натыкаешься на странную вещь. Слова "Россия", "Отечество", "империя", "Родина", "Святая Русь" используются как полные синонимы. Просто взаимозаменяемые детали одного конструктора. Но если присмотреться внимательнее, становится ясно: одна из этих деталей главнее остальных.
Святая Русь. Это понятие мобилизовали еще в войну 1812 года, когда Наполеон топтал русскую землю. Тогда оно звучало понятно: православное государство против безбожного завоевателя. Защита родной земли от чужеземца. Всё логично, всё ясно. К началу XX века эта формула изрядно потрепалась, потеряла остроту, размылась. И вот дубровинцы хватают её — и переворачивают.
Теперь враг не снаружи. Он внутри.
"Иудеи, распявшие Христа, ныне распинают святую Русь, нашу Мать и Кормилицу" — такими словами газета бьёт по нервам читателей. Но дело даже не только в евреях, которые становятся главным пугалом черносотенной риторики. Дело в том, что врагами Святой Руси могут оказаться и те, кто родился русским, крещён в православии, говорит по-русски.
Как так?
Очень просто. Русский человек, поддержавший революцию, по логике "Русского знамени", перестаёт быть русским. Он становится "потерянным ребёнком царицы Православного мира". Отступником. Предателем заветов предков. Есть даже градация предательства. Одни — бедняки, "бездомные и голодные, из всякой без разбора руки хлеб хватают". Их можно пожалеть. Другие "потеряли крест с шеи и забыли — кто они, что они". Третьи вообще "продались душою и телом кагалу, армянам, полякам и разным европейским бродягам".
Святая Русь здесь превращается в клуб по интересам. Вернее, по убеждениям. Членство в котором определяется не происхождением, а лояльностью. Лояльностью самодержавию.
Самодержец важнее Христа
Вот где происходит настоящий фокус. Изначально Святая Русь — понятие религиозное. Русь потому и святая, что православная. Что хранит истинную веру. Что стоит за чистоту христианского учения. Но дубровинцы совершают подмену, причём довольно ловкую.
Они берут формулу "Православие, Самодержавие, Народность" — и незаметно переворачивают её с ног на голову. Формально всё на месте: и вера, и царь, и народ. Но постепенно, номер за номером, в центр композиции выдвигается именно самодержавие. Не церковь нуждается в защите в первую очередь. Престол.
"Господь объединил все мироздание со Своей Любовью и милостью, так и русская православная семья со Своим Государем Отцом — одна душа, одна стихия могучая, неодолимая". Читаешь — и понимаешь: царь здесь почти что в божественном статусе. Не просто помазанник Божий. Он сам — центр мироздания для русского человека.
Защита православия и защита самодержавия сливаются в одно. Более того: судьба церкви ставится в зависимость от сохранения царского престола. Революционеры угрожают не столько вере, сколько государственному строю. А уж если падёт самодержавие — тогда и православие погибнет.
Хитро? Безусловно. И эффективно для той аудитории, которой адресовались.
Русская кровь как главная скрепа империи
Теперь о том, как "Русское знамя" объясняло своим читателям, почему Финляндия, Польша, Кавказ — это их земли. Почему русский человек должен стоять насмерть за территории, где он никогда не был.
Аргумент простой и страшноватый: кровь.
"Русские в непрерывных боях щедро орошали своей кровью эту Землю". Земля, "благодарная за кровь, воздавала плодами своими". Возникает образ почти мистического кровообмена между народом и территорией. Тысячелетний контракт, скреплённый не чернилами, а человеческими жертвами.
Это не просто красивая метафора. Это обоснование имперского владычества. Русские — народ-завоеватель, народ-созидатель. Они пролили кровь за каждый клочок империи, значит, имеют право на всё. На всю территорию без исключения. "Отечество" русского — не его губерния. Вся империя целиком.
А инородцы? Те видят родиной только свой край. Еврей вообще безотечественен по определению, и в этом корень всех бед. Поляк, финн, армянин думают о своих землях, но не о великой России. Только русский "одинаково дорожит" и Москвой, и окраинами. Потому что всё это добыто кровью его предков.
Право завоевателя. Вот юридическая формула имперского национализма от "Русского знамени". Причём формула, которая не стесняется своей жестокости. Наоборот — она ею гордится.
Семья вместо нации
Любопытно следить за тем, как газета избегает слова "братство". Казалось бы, чего проще — взять и противопоставить революционному "свобода, равенство, братство" какое-нибудь своё братство. Монархическое, что ли. Православное.
Нет. Дубровинцы слишком умны для этого. Они понимают: братство предполагает равенство. А им равенство не нужно. Совсем.
Вместо братства — семья. Большая русская православная семья. Где есть отец (царь), мать (Россия-матушка), старшие дети (великороссы) и младшие (малороссы, белорусы, инородцы). Семья патриархальная, где у каждого своё место. Где старший брат имеет права, которых нет у младших. Где "не все братья на одну стать".
"В семье не без урода. Бывают и блудные сыны". Это о тех самых русских революционерах, отступниках, интеллигентах. О тех, кто формально принадлежит к семье, но предал её ценности. И им — никакого равенства с верными. Никакого братства.
Вообще, этот образ семьи работает у черносотенцев сразу на нескольких уровнях. Он объясняет и политическую иерархию (царь-отец, народ-дети), и национальную иерархию (старший народ-покровитель и младшие покорённые народности), и даже гендерную ("разрушение семьи" через "право женщин стать мужчиной" — одно из обвинений против революции).
Революция для дубровинцев — это "братоубийственная война". Обратите внимание: не гражданская война, не социальный конфликт. Именно братоубийство. То есть преступление против семейного порядка, против естественной иерархии, против священных родственных уз.
Интеллигент как антирусский
Либералы в представлении "Русского знамени" — еще большая проблема, чем революционеры-радикалы. Потому что они разрушают "понятие об Отечестве". Размывают его, искажают, извращают.
Что значит "понимать Отечество"? Это значит следовать "прежним основам жизни", "заветам предков", "исконно русским началам". Чётких определений нет и в помине. Зато есть эмоциональный посыл: было что-то правильное, старое, проверенное временем — и вот приходят умники, начитавшиеся западных книжек, и всё портят.
"Образованный француз или немец любит и уважает свою родину, а наш интеллигент свое русское отечество ненавидит и презирает". Формула простая: русская интеллигенция нерусская по духу. Она западная. Она чужая. Она предала свой народ ради абстрактных идей.
Милюков возвращается из Америки — Петербург его встречает овациями. Газета негодует: значит, столица "не русский город". Потому что русский город должен был бы его изгнать. Или, может, вообще не пустить.
География русскости оказывается подвижной, проницаемой. Петербург может быть нерусским. Русские по крови люди могут быть нерусскими по духу. А критерий один: отношение к самодержавию.
Национализм без нации?
Парадокс: газета называется "Русское знамя", автор статьи подписывается псевдонимом "Русский", статья озаглавлена "Россия для русских" — и при этом слово "нация" почти не используется. Точнее, используется, но осторожно. И чаще всего — про других. Про французов, немцев, англичан.
Почему? Да потому что нация — это что-то западное, политическое, связанное с гражданством, правами, конституцией. А дубровинцы проповедуют нечто другое. Более архаичное. Более родовое.
Они говорят о "русском народе", о "русской народности", о "племени". О крови, предках, земле. О православии и самодержце. Это не национализм в европейском смысле. Это что-то вроде имперского трайбализма. Племенной лояльности, возведённой в ранг государственной идеологии.
При этом "чувство национализма" они считают живым в русском народе. "Национальное достояние" революционеры рвут на части. "Национальное чувство" растёт и ширится. Терминология есть, понятийный аппарат есть — но всё это плавает, не закреплено, не определено.
Может быть, в этой понятийной размытости и заключалась сила черносотенной пропаганды? Каждый мог вложить в "русскость" своё содержание. Главное — согласиться с тремя базовыми пунктами: православие, самодержавие, великодержавность.
Подвиг смерти вместо жизни
Ещё одна жутковатая деталь. В риторике "Русского знамени" смерть за царя и Отечество не просто почётна. Она желанна. Она — высшее проявление русскости.
"Мученики долга запечатлели смертью свою любовь и преданность Родине". "Ежедневные мученики за Веру, Царя и Отечество". Но обратите внимание: это не мученичество за Христа. Это мученичество за политический режим. За престол. За самодержавие.
Религиозная символика перетекает в политическую. Святость переносится с церковной почвы на государственную. Жертва во имя Бога подменяется жертвой во имя царя. И это преподносится как высочайшая доблесть русского человека.
"В жизни русского человека не забывается только самоотверженный подвиг на благо родной страны, работа и смерть ради счастья и жизни грядущих русских поколений". Индивидуальное растворяется в коллективном. Личность стирается перед государством. Твоя жизнь имеет смысл только как вклад в общее дело. А смерть — это печать, удостоверяющая подлинность вклада.
Забыть павших — "позор и преступление перед Россией". Культ жертвы становится обязательным элементом национальной идентичности.
Что осталось за кадром
Читаешь эти газетные полосы — и поражаешься, как много там ненависти. К евреям, к революционерам, к либералам, к интеллигентам, к инородцам, к Западу, к женщинам, требующим равноправия. Врагов больше, чем друзей. Причём врагов внутренних. Тех, кто здесь, рядом. Кто говорит по-русски, живёт в тех же городах, ходит по тем же улицам.
Черносотенная идентичность строилась не столько на утверждении "мы такие-то", сколько на отрицании "мы не такие, как они". Негативная идентичность. Определение себя через врага.
И вот вопрос: можно ли вообще построить устойчивую национальную идентичность на фундаменте ненависти? История дала ответ. Через двенадцать лет после выхода первого номера "Русского знамени" не стало ни газеты, ни Союза русского народа, ни самодержавия, которое они так яростно защищали.
Но осталось кое-что другое. Осталась матрица. Способ конструирования "своих" и "чужих". Риторические приёмы, образы, метафоры. Кровь и земля. Предки и предатели. Настоящие и ненастоящие. Всё это пережило и империю, и её защитников. Всё это всплывает снова и снова — иногда в неожиданных контекстах, иногда почти дословно.
История "Русского знамени" — это история о том, как в момент кризиса власть и её сторонники пытались ответить на вопрос "кто мы?". Ответ получился мрачный, агрессивный, исключающий. Он не спас империю. Но он показал, как легко религиозная символика превращается в политическое оружие. Как быстро "защита веры" оборачивается защитой режима. Как незаметно любовь к Отечеству подменяется ненавистью к врагам.
В конечном счёте, черносотенцы предложили такую версию русской идентичности, в которую не помещалась добрая половина жителей империи. Русский у них получался слишком узкий, слишком жёсткий, слишком требовательный к идеологической чистоте. Живые люди в эту конструкцию не вписывались. Империя разваливалась — а газета всё писала о Святой Руси, о крови предков, о царе-батюшке.
Они изобретали идентичность для страны, которой фактически уже не было. Или которой, может быть, никогда не было в том виде, в каком они её представляли.
По материалам: Окраины России в позднеимперскую эпоху: Политика правительства и национальные проекты: сборник статей, документов и материалов / Под общ. ред. А. Т. Урушадзе. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2025.
Задонатить автору за честный труд
***
Приобретайте мои книги в электронной и бумажной версии!
Мои книги в электронном виде (в 4-5 раз дешевле бумажных версий).
Вы можете заказать у меня книгу с дарственной надписью — себе или в подарок.
Заказы принимаю на мой мейл cer6042@yandex.ru
«Последняя война Российской империи» (описание)
«Суворов — от победы к победе».
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.