Эссе участников критического семинара АСПИ в Нижнем Новгороде.
Ирина Кадочникова
Кадочникова и я
Я ехала на велике на Каму, а Кадочникова в это время подбирала рифму к слову «равнина». Длинный уж грелся на асфальте, услышал меня, потек черной струйкой в кусты. Я сказала: привет.
Кадочникова дошла до второй строфы, написала про «холодок травинок». Откуда она его взяла, я не знаю. Трава обдавала меня теплом.
Шум компьютера не позволял сосредоточиться на последней строке — там обязательно должна быть формула. Кадочникова кое-как добралась до финала, а я доехала до Камы — смотрю на воду, ни о чем не думаю. А Кадочникова всегда думает, даже когда спит.
У нее есть страница ВКонтакте, там написан номер телефона, по которому вы можете позвонить, если вам надо сдавать ЕГЭ по литературе. Кадочникова очень любит ЕГЭ, а я терпеть не могу. Три года назад она сдала ЕГЭ на 100 баллов, хвастается и говорит, что может научить любого: врет, конечно, и даже не краснеет. А мне стыдно все время. А ей не стыдно.
Кадочникова заделалась в литературные критики. Я ей говорю: ну ты даешь, еще бы в патологоанатомы пошла. А ей мои слова как горох о стенку: от стола не отлипает, остеохондроз зарабатывает. А кто картошку будет окучивать, колорадов кто будет собирать, я тебя спрашиваю?
Я знаю Кадочникову давно: все у неё ничего, только фамилия дурацкая — ломаная линия какая-то, выговаривать сложно. Но мы привыкли. Бывает, крикнешь: «Эй, Кадочникова», — а она прямо вздрагивает, как будто она и не Кадочникова никакая. А кто тогда Кадочникова? Кадочникова у нас одна, тут уж ничего не поделаешь. Так что давай, придумывай свои рифмы, учи кого ты там учишь, крути педали, глядишь — куда-нибудь приедешь. А я купаться пошла.
Один язык на всех
Герои стихотворения Дмитрия Данилова очень разные: это и мать-одиночка, у которой на руках двое детей, и студентка, страдающая какой-то очень странной болезнью, и алкоголик, в очередной раз уволенный с работы из-за этого самого алкоголизма, и человек, в жизни которого просто ничего не происходит (в этом и вся трагедия), и типичный бомж, и преуспевающий бизнесмен, и юная японка, провалившая экзамены в Токийский университет. Разные истории, разные герои и при этом совершенно одинаковые голоса: у всех одна и та же интонация:
У меня
Очень плохо обстоят дела
Еще недавно
Они обстояли хорошо
А сейчас обстоят плохо
Чувствуется, что каждый герой очень ограничивает себя в высказывании, сдерживает эмоции, старается быть вежливым и корректным — смиренным, поэтому и возникает ощущение искусственности речи. А может, наоборот, какой-то легкости: слишком простое и прямое слово кажется даже неестественным:
Нет, суки, пишу вот так
Ох, прости, прости
Что я разорался
Пресвятая Богородице
Если можно
Пожалуйста
Сделай что-нибудь
С этим со всем
И если можно
Спаси нас
Все люди разговаривают с Богом на одном и том же языке. Герои Данилова равны потому, что они несчастны. Но еще они равны потому, что у них на всех один язык, одна молитва — «спаси нас»: не меня, а нас. Кажется, что это монологи, но на самом деле это хор. Каждый говорит о себе, но язык молитвы устроен удивительно: говоришь про самое своё, больное и сокровенное, а язык спасает тебя от тебя же самого: нет больше твоего отчаяния, да и греха твоего смертного тоже как будто больше нет — все грешны просто потому, что люди. Речь сделала тебя другим, и теперь слышишь не свой голос и свое страдание, а некий звук, который нельзя услышать. Но ты слышишь.
Продолжение следует...
#литературнаякритика #литература #современнаяпоэзия #формаслов
