Книга Мастера Историй

Квартира наполнилась ароматами выпечки и специй. Я включила любимую пластинку – старый добрый Пахмутова, негромко, для настроения. Сегодняшний вечер должен был стать особенным – первый семейный ужин после долгого перерыва. Марина, моя старшая сестра, и племянница Ирочка обещали быть к шести. Я волновалась, словно девчонка перед свиданием. С тех пор как два года назад вышла на пенсию, а потом схоронила Сергея, моя жизнь потекла совсем по другому руслу. Тишина в квартире сначала давила, потом стала привычной, а теперь даже приятной...

Я стою у окна и смотрю на мелкий дождь, который барабанит по карнизу. Капли сливаются в потоки и стекают вниз, как слёзы по моему лицу. Три дня... Всего три дня прошло с тех пор, как не стало Андрея. Тридцать пять лет вместе — и вдруг пустота. Словно кто-то вырвал часть меня и унёс с собой. Квартира кажется непривычно тихой. Нет его шагов, нет скрипа кресла, когда он садится смотреть телевизор, нет звяканья ложечки о чашку, когда он размешивает сахар в чае. Только тишина и эхо моих собственных шагов...

Тишина квартиры давила невыносимо. Каждая вещь, каждый угол кричал о прошлой жизни, которой больше не существует. Ирина сидела на краешке дивана, того самого, где они когда-то смотрели семейные фильмы, мечтали, строили планы. Теперь диван казался чужим, незнакомым, как и всё вокруг. Телефон Михаила — забытый, брошено-небрежно на журнальном столике — манил и пугал одновременно. Она знала, что не должна. Внутренний голос кричал: «Не смотри!» Но годы молчания, десятилетия подавленных сомнений требовали ответа...

Тусклый свет настольной лампы мягко разливался по старинному комоду, заставленному семейными фотографиями. Анна Петровна Смирнова, сидя в своей уютной комнате размером чуть больше десяти квадратных метров, методично складывала белоснежные носочки полуторагодовалого внука Максимки. Каждое движение — точное и бережное, как у опытной мастерицы, привыкшей за долгие годы к домашним хлопотам. За тонкой перегородкой слышались приглушённые голоса сына Дмитрия и невестки Леры. Анна невольно прислушивалась, но старалась не выдавать своего внимания...

Тяжелые складки скатерти, чуть смятой посередине большого семейного стола, казались зримым отражением многолетнего семейного напряжения. Каждая складка — как история умолчания, как летопись невысказанных обид. Виктор сидел прямо, с военной выправкой, сжимая вилку с такой силой, что костяшки пальцев побелели, а желваки на скулах ходили желваками. Его взгляд — острый, колючий — буравил Марину насквозь. Марина разливала компот — движения медленные, почти церемониальные. Она словно выполняла сложный ритуал, где каждое прикосновение — это попытка сохранить хрупкое семейное перемирие...