Охана Лисы

Судьба Красная нить судьбы легла на маленькую трёхцветную лапу. Муся подняла удивлённый взгляд на богиню, а Бастет, в свою очередь, мило улыбнулась ей. ─ В последний раз, ─ мягко произнесла та. Муся смиренно кивнула: она давно потратила все свои девять жизней, спасая одного из хозяев. Муся была и человеком, и львом, и пантерой: и без того она сделала много добра для людей, но вот заслуженного отдыха всё не предвиделось. Снова земля, снова она кошка, и снова ей требуется играть некую роль в человеческой жизни. И пусть Бастет пообещала, что этот раз ─ последний, Муся не поверила ей. Уж ей-то давно известно: боги склонны ко лжи. С ними она не первый век, и, верно, не последний век. Что уж, даже не всегда добрые люди честнее богов, ведь они умеют видеть, любить и ждать. Порой, правда, люди бывают злы, но в злости своей они честнее всего. Они стремятся уничтожить, стереть с лица земли, но при этом умеют и творить. Не просто творить, но созидать так, что ни Мусе, ни даже богам такое и в голову не пришло бы. Сама кошка не злится на людей, но и любить их уже не хватает сил. Что же, последний хозяин, и она должна стать спутницей его жизни, излечив от одиночества… И никому Муся не скажет, что сама спасается в его объятиях. Что там ─ ей хотелось бы провести вечность на коленях у человека. Лишь лежать и мурчать, зная, что никуда спешить не требуется. Зная, что никто не умрёт и не исчезнет, а мир не распадётся на атомы. Как-то она уже была одна, в диком мире, без людей. Более ей такого не надо. А может, её судьба в том, чтобы вновь и вновь быть рядом? Быть может, Бастет все усложнила намеренно, чтобы Муся пришла к этому не сразу, но… Какая, собственно, разница? Красная нить видна только ей. Дома любимицу чешут за ушком; зимой трещит огонь в камине, а за окном валит снег. Всё хорошо. Просто наступила новая жизнь, а с ней ─ новый день. Всё хорошо, ведь пока хозяин рядом ─ переживать ей не о чем. В любой момент они могут отправиться в путешествие, а могут остаться дома. Могут творить, а могут лениться. На работе же с хозяином ничего не случится. Эта жизнь будет тихой, без жертв, без приключений, и, ко всему, наверняка будет последней. И пусть судьба поперхнется шерстью, коль это не так!

Технология Мали смотрела на раскинувшийся под её ногами железный город. Хищный и голодный, смотрящий неоновым светом и словно готовый проглотить девочку в любую минуту. На её коленях лежала раскрытая книга с яркими рисунками старого мира. Того мира, в котором ещё была природа: прекрасные леса, озёра, зелёная трава. Когда-то, задолго до рождения Мали, от всего этого люди отказались в угоду новому: технологиям и удобствам. Мир жил, и всё бежал вперёд, отказываясь от своих начал. Мали же мечтала взглянуть в прекрасное прошлое ─ с голубым небом, звёздами, бесконечно далёкой и нежной луной. Единственным живым “преданием старины” поблизости от людей оставались домашние животные ─ в особенности кошки; верно, самая популярная живность в каждом доме и в каждой каморке. Как-никак, тепло и уют нужны каждому вне зависимости от положения! Тихий шорох отвлек её. Мали обернулась, заметив свою любимицу в темноте. ─ Лея! ─ Мали выскочила за кошкой, чуть не уронив книжку вниз. Любимица же совершенно не обратила внимания на хозяйку, и, спокойно перепрыгивая с балкона на балкон, стала спускаться. Мали поспешила за ней по пожарной лестнице, которой уже давно никто не пользовался, и ржавые её ступени скрипели под быстрыми шагами девочки. Мимо мелькали окна: как пустые, так и полные света. В одних на подоконниках сидели кошки, в других было видно как люди готовили ужин. Кто-то сидел перед телевизором, кто-то пил, но никто из этих людей не замечал маленькую девочку в опасной для неё тьме. Все были слишком увлечены собой, своими делами, и лишь кошки пристально наблюдали за странной ситуацией. Лея спрыгнула на мокрый асфальт, зашагав своими изящными лапками во тьму дворов, а Мали, лишь чудом не терявшая кошку из вида, последовала за ней. Они бежали через спящую стройку нового дома, через дороги, по которым неслись машины, проскальзывали по узким проулкам. Мали казалось, что она потеряла дорогу домой, однако кошка шла так уверенно, что девочка старалась игнорировать это ощущение: всё отлажено, и Лея сама приведёт хозяйку обратно. В один момент кошка нырнула в огромную трубу, и Мали без всяких раздумий прыгнула следом. Падение было недолгим, приземление ─ жёстким: пятая точка изрядно болела, а глаза резало от внезапного яркого света. Но когда Мали привыкла к освещению, то была поражена: её окружало множество кошек, а находились они не иначе как в просторном помещении, что спиралью уходило вниз. Кругом росли деревья, кусты и трава, а неподалёку красовался небольшой водопад… И звери! Множество зверей: от жирафов до пантер. Здесь, верно, были все те, кого считали вымершими, но они просто жили в особенном, старом мире, что находился под землёй. Лея подошла к хозяйке. ─ Плохо, что ты узнала, ─ произнесла кошка, ─ но мы это исправим. В следующий момент Мали потеряла сознание. Проснулась она лишь утром, всё с той же книгой в руках, глубоко уверенная: всё это ─ лишь красочный сон.

Творчество Аврет мучался, и муки его нельзя было сравнить ни с чем в этом мире. Потеря конечности или даже головы пугала художника меньше, чем потеря вдохновения: холсты перед ним были пусты словно снежные долины севера. Поначалу он думал, что сможет разрисовать их, создавать из белой пустоты новые миры, но линии ложились криво и ничего не получалось. Словно пальцы были не его, рука ─ не его, да и вообще всё было не его и не тем, ведь каждый следующий холст превращался в мятый комок, а комки вырастали снежной горой провалов и неудач, что давила на Аврета. Он мечтал творить; мечтал об утерянном времени, когда кисть плясала по холсту сама, выводя на бумаге картины из его сознания. Но всё давно прошло, и вот уж месяц с того дня, как он ничего не рисует. Аврет отказывает всем посетителям ─ теперь он не рисует портреты. Творец почти не ест, а дорогие когда-то друзья навещают его всё реже, ведь им не до "глупых проблем". Они советуют пойти работать, отвлечься, найти новое хобби, но никто не понимает Аврета, и никто не осознает, как же ему важно именно рисовать. Есть столько всего, что нужно сохранить, и только краски могут передать всю гамму чувств природы вокруг… Ему нужно рисовать, ведь ничто другое не приносит спокойствие его внутреннему миру и душе; но вдохновение, словно кошка, забредающая время от времени на участок художника, вечно ускользает. Аврет вспоминает о ней, иногда выставляя гостье поесть. В один из таких дней он прихватил с собой грифовый карандаш и маленький блокнот. Нет смысла более марать холсты ─ и художник просто сидел, наблюдая за полосатой кошкой и делая наброски карандашом. Один, другой, третий… И вот, через неделю он уже рисовал в новом блокноте ─ предыдущий успел закончиться. Рисунки обретали всё больше деталей, а кошка привязывалась к творческой душе лишь сильнее. Постепенно он начал рисовать сцены, где обнимает её, держит на руках, где она спит рядом с ним. Кошка словно возвращала ему вдохновение: так он и звал её, не давая иного имени. Аврет рисовал ещё и ещё, в один момент решившись на участие в конкурсе с портретом пушистой музы. Краски впервые за долгое время оживили кого-то из этого мира, и отныне в работах становилось всё больше глубины и чувств. А через год, на одной из авторских выставок, Аврет и Вдохновение уже наблюдали за посетителями, и за тем, как они реагировали на повседневность “творческого дуэта”. Многие умилялись, на что Аврет шутил: мол, само вдохновение воплотилось в кошке.

Руины Что может быть страшнее конца? Лишь один факт: ты его пропустил. Муся стояла у руин своего дома: обвалились стены, не было более ни дверей, ни окон. В какой-то момент всё исчезло. Исчезли и люди: те, кого любила она; кто заботился о ней и искренне любил пушистую непоседу. Муся не знала, что из этого больнее, ведь вся боль просто смешалась в ней. Она поглотила естество кошки целиком, без остатка. Скиталица пошла дальше: улицы, которую она знала с детства, тоже больше не было. Асфальт давно развалился, и всё вокруг него поросло дикой травой и кустами. Дома тоже исчезли ─ на их месте теперь росли деревья. Природа целиком поглотила этот мир, и Муся осталась наедине с ней. Всё вокруг говорило об одном: не будет больше уютных вечеров под пледом, не будет еды в миске, не будет лотка. Не будет и ласковых рук. Хотя сейчас ей и не привыкать. На самом деле, Муся уже успела стать дикой. В кустах зашуршал заяц. Она среагировала быстрее, чем это было обычно. Всего мгновение ─ и жертва уже в острых зубах. Так странно, ведь раньше она и мыши словить не могла. Мыши игрушечной, что уж говорить о живой, но теперь поймала целого зайца. Поймала сама, исключительно при помощи развившихся в “дикое время” рефлексов. Правда, заяц быстро кончился, а голод ─ нет, и Муся пошла дальше. Пейзажи вокруг казались ей и знакомыми, и одновременно чужими. Кошка ещё помнила, как бегала в гости к соседским котам, как дразнила собак или охотилась на почтальона. Теперь же вместо всего этого она ловит мелкую дичь… Постепенно Муся дошла до озера, в котором увидела свое отражение, и не узнала себя. Из глади воды на неё смотрела воистину дикая, большая кошка. Неужели Муся выросла до столь неимоверных размеров ─ больше той собаки? Ну и ну. Домашней её точно теперь назвать нельзя. А может, вся её жизнь ─ лишь сон? Лишь мнимые отголоски какой-то из прошлых жизней, когда мир ещё был цел, когда люди ещё не начали его уничтожать? Может, в одной из прошлых жизней она была домашней кошкой, с едой под боком… Сейчас же она вынуждена быть хищником. Если не она их, то они её ─ таков животный мир. Муся понимала это и прекрасно осознавала реальность, но все равно скучала. Скучала по крыше над головой и сухой каморке. По игрушкам, которые пахли пластиком. По добрым бабушкам-соседкам, что кормили её в любой момент. По шумной детворе за окном. Да, кошка скучала по дому. Но дом стал руинами, и более некому было о ней позаботиться. Это точно была другая жизнь. Не более чем сон, который никогда не сбудется.

Контроль За ним пришли в разгар жаркого дня. Людей с копьями и щитами было много, но он и не собирался сдаваться: кому ещё, кроме него, необходимо было защищать прайд? Громкий рык пугал людей, а когти раздирали человеческую плоть, но они всё равно победили. Вожак гордо ждал смерти, но вместо этого его увезли. Увезли далеко. Лёжа на солнцепеке, под тяжёлыми сетями и со связанными лапами, он мечтал о смерти: любая из них будет краше такого унижения. Его гордость была ущемлена, однако всё, что он мог ─ тихо рычать. Выждать, при возможности убивая каждого, кто посмеет приблизиться к хищнику ─ лучшая стратегия сейчас. Сражение ─ единственный его путь. Льва привезли в самый центр человеческого муравейника. Человеческий вожак спустился со своего места. Надменность в его глазах раздражала льва, и пленник дёргался, пытаясь выпутаться из оков. ─ Сильный, ─ усмехнулся главный, наклонившись ближе. Лев попытался его ударить. ─ И борзый. То, что надо императору. На цепь его; поить да кормить раз в три дня. Пусть знает, кто здесь хозяин! Льва уволокли. Главный приходил к нему каждый день, и каждый день лев кидался на него; только железные решётки спасали человека, который, смотря на беспомощность хищника, смеялся. Так прошёл месяц. Лев уже ослаб, но не сдался. Его пытались приручить: давали команды, хлестали до крови и рассечений на коже, но он не сдавался. Гордость и свобода превыше. Лев терпеливо ждал. ─ На арену его! ─ разочарованно сказал главный в один из дней. Лев дождался своего шанса. Перед ним была жертва ─ ничтожный человек, пусть и с оружием. Хищник всё ещё был сильнее, хитрее и умнее, а потому победить его не стоило большого труда. Лев утолил свой голод и жажду физическую, но не жажду мести. Восстановленных в первом за долгое время бою сил хватило на хороший разбег и прыжок: он вцепился в голову главному, оторвав её. Льва не волновала смерть ─ с ним она произошла в момент пленения, однако один на тот свет он не уйдёт… Эти наглые люди уйдут с ним. Он заберёт с собой столько, сколько сможет. Он будет бороться до самого конца, и пусть стены Колизея будут окрашены кровью!

Оборотень Мари была непохожей на остальных девушек ─ и это чувствовали все. Иногда говорят: "такая у него аура": собственно, и у неё была "такая", очень "опасная" аура. Казалось, что если ты даже ненароком создашь ей проблему, то она съест тебя, не подавившись. Проглотит как акула. Взгляд её зелёных глаз был воистину хищным: даже на начальство она смотрела так, словно они черви под её ногами ─ что уж тут говорить о коллегах. Девушки шептались за её спиной, называя пантерой. Возможно, в чём-то они и были правы: Мари любила чёрные облегающие платья до колен, непременно с оголёнными рукавами. Даже зимой она носила в офисе лёгкую одежду, будто у неё в крови лава; будто холод ─ последнее, что её заботит. Свои густые чёрные локоны она собирала в высокий хвост, и это лишь добавляло возводимому девушкой образу сексуальности. Мари носила высокие туфли на шпильке, передвигаясь на них так плавно, словно она плыла: бёдра её соблазнительно покачивались в такт тихому "цок-цок". В работе же она была беспощадна: никогда не кричала на людей, но строго выговаривала “провинившимся” за ошибки, что, однако, было страшнее, нежели бы на такого человека во всё горло орало начальство. Она никогда не поднимала голос, но твёрдые нотки, подобные кошачьим когтям, цеплялись за самое сердце. Ты, не задумываясь, верил каждому её слову и готов был подчиниться любому приказу. Казалось, что она действительно могла уничтожить при первом лишь желании… Убить, закопать, не попавшись, и при этом убедить всех вокруг вплоть до родной матери жертвы, что та уехала в кругосветное путешествие. Когда Мари выступала в переговорной, никто не смел её перебивать, а после выступления и вопросов не возникало ─ настолько она была дотошной в рабочем процессе. Вместе с тем, никто и никогда не видел её настоящую ─ лишь идеальный образ, которому можно завидовать и в который можно влюбиться. Образ, который внушал страх. Она уходила домой исключительно вовремя, выполнив все дела. А там… Там её ждал любимый кот, мягкая постель и бардак по всему дому. Никто и не знал: стоило Мари отойти от офиса, и она сразу меняла шпильки на любимые балетки, а зимой старалась носить обувь на маленьком каблуке. Всё оттого, что единственные туфли на шпильках в её гардеробе, предназначенные для работы, убивали ноги в кровь: дома она снимала с пальцев пластыри, мазала ноги лечебным кремом и ходила исключительно в мягких тапочках. Никто не знал, что все выходные Мари проводила на диване, смотря сериалы в обнимку с едой быстрого приготовления, а вокруг неё летали кучи кошачьей шерсти, разбросанной одежды и мусора; сам же кот часто спал на ней. На улицу девушка выходила, исключительно прикрывая лицо медицинской маской, чтобы коллеги ненароком не узнали её. В понедельник же она оставляла консьержу ключи, чтобы тот впускал представителей клининговой компании. Каждый понедельник Мари выглядела шикарно, но на деле ей каждый раз было страшно ошибиться. Она давила на коллег, параллельно мечтая уволиться. Никто не подозревал и не подозревает: внутри она ─ мягкая и слабая. Прямо как её очень пушистый кот. Ей, верно, хотелось бы жить, как он; найти человека, который принял бы девушку такой. Но у Мари нет ни времени, ни сил. Мари ─ оборотень, и притом оборотень страшно одинокий. Она ищет такого же человека, но раз за разом промахивается. Девушка уже не верит в чудо... А ещё Мари постепенно теряет себя, не понимая, где же она настоящая.

Пума Карин обожала сны, ведь каждую ночь ей снилось одно: она ─ пума. Она бежит по светлым лесам и полям, преодолевая бесконечные километры. Ветер бьёт ей в нос, загибая уши-кисточки назад, но Карин не обращает на это внимания, счастливо мчась навстречу свободе. Это было лучшее время в её жизни, но после него всегда звенел будильник и всегда наступало утро. Пуме приходилось становиться человеком, чтобы вновь и вновь вставать, чистить зубы, одеваться, завтракать и ехать на работу. Бетонные джунгли давили на неё, а люди были воистину хуже зверей ─ Карин ощущала их хищные и голодные взгляды на себе. В офисе было душно, одежда сковывала движения, и девушка лишь мечтала о том, чтобы рабочий день поскорее закончился. Но этих неудобств свободолюбивой девушке будто было ниспослано слишком мало: начальник часто вызывал её к себе и заваливал работой так, чтобы она наверняка оставалась допоздна. Он приставал к Карин, хотя та была резко против, прося его отстать. Девочки в офисе, словно не понимавшие ситуации, завидовали: сам шеф клеится к ней! Её же тошнило от этого человека. Приходя домой, Карин смывала с себя этот день и падала в кровать. Сон был единственным её спасением ─ там она могла хоть разодрать начальника на части. В этот раз пума очутилась на знакомых городских улицах, и, лишь завидев начальника, с разбега догнала его, вонзив клыки в плоть. Как же она устала от него… Кровь вязкой жижей затекала в глотку, а когти легко драли его самого и его дорогой костюм. Всё было так реалистично. Утром Карин чувствовала себя лучше, ведь сон подарил девушке небольшое утешение. Как и всегда, она собралась на работу и вышла. Люди шумели: кто-то обсуждал последние новости, однако до девушки долетали лишь обрывки фраз. Люди говорили что-то про пуму, и Карин решила, что зверь сбежал из зоопарка ─ дело необычное, но не страшное. Лишь на работе ей рассказали всю правду: ─ Анжел, что случилось? ─ смотря на обеспокоенных сотрудников, спросила она. ─ Разве ты не слышала? Нашего начальника разодрала пума! Сознание Карин помутнело, она не верила своим ушам. Новости тем временем были уже в интернете: её начальник мёртв, а таинственного зверя не нашли. Да и не смогли бы найти: Карин была уверена, что сделала это сама. И этой ночью она вправду была пумой, и именно она убила ненавистного человека.

Рысь Она жила тихо, почти незаметно. Жила тем, что охотилась и приносила добычу, пока маленькие её котята играли на солнце. Они росли, учась охотиться; катались клубком, дерясь меж собой. Для неё как любящей матери видеть это было самым большим счастьем. Сберегая это счастье, она жила тихо, мечтая, как её дети вырастут, окрепнут и станут прекрасными хищниками. Перед сном она вылизывала их, а по ночам слушала тихое сопение под боком. В один день кошка, бредя по лесу, наткнулась на человеческого младенца. Мальчик плакал ─ верно, то было от голода. В один миг она обернулась человеком, накормила его и отнесла в деревню, чтобы о малыше позаботились другие люди. Она запомнила его запах. Время шло, и её собственные дети выросли. Мечты сбылись! После гордая мать родила ещё: выросшие дети ушли, а она не выносила одиночества. Новые котята были любопытны и хитры, а следить за ними было уже сложнее. В один из дней она услышала шорох. Кошка принюхалась… Знакомый запах напомнил ей о спасённом когда-то человеческом малыше. Неужели он вернулся, чтобы сказать “спасибо”? В любом случае, она точно не ждала от него зла. Но в этот раз он был не один: подоспевшие за ним люди окружили её и котят со всех сторон. Матери пришлось сражаться, из последних сил. Ранив перед смертью того, кого однажды спасла, она упала на землю, чувствуя, как силы покидают её. Более она не сможет спасти своих детей ─ лишь проклинать перед смертью тот день, того мальчика и свою неоправданную доброту. Люди тыкали в него пальцем и шептались за спиной. Каждый говорил: ”ему осталось недолго”. А ведь именно он принёс то, чего все хотели, и сделал многое, чтобы не быть изгоем. Однако люди продолжали шептаться. ─ Док, сделай что-нибудь с этой раной, ─ со злобой в голосе просил парень, но Док лишь разводил руками. ─ Тебе недолго осталось. Повезёт, если за тобой не придёт Рысь. ─ Да о чём ты, старый дурак? ─ возмутился он, однако уже ночью понял смысл этих слов. Рысь и правда пришла. Пришла не одна: с ней были ещё рыси, и каждая из них терзала умирающее тело когтями, впивалась в него острыми зубами. До самого утра парень доживал часы в мучениях, и лишь на рассвете мать всех рысей перегрызла ему глотку, избавив от мук.

Кошка Она кралась во тьме подобно матери-пантере, осторожно огибая густые заросли. Её цель была ещё далеко, однако терять в такой ситуации бдительность ─ потерять жертву. Охотница прижалась, ярко ощущая запах добычи. Почва под её лапами была мягкой и тёплой, ведь дневное солнце хорошо ту прогрело, к тому же изрядно утомив жертву. Кошка прислушалась: где-то вдали вспорхнула птица, но ей не было до того дела. Главное ─ не дать жертве почувствовать собственного приближения. Ещё днем объект охоты ходила туда-сюда, вовсе не замечая её, а кошка потягивалась на солнышке, притворяясь, что и ей нет дела. Да и какое там дело, когда солнце нежно греет и убаюкивает, когда сны так ярки и сладки? Нет, она определённо не могла охотиться в такой день ─ хотелось лишь добраться до источника воды. Оттого жертва и расслабилась: подумала, что кошка сыта и довольна, и теперь ей самой ничего не грозит. Глупая, глупая жертва... Меж тем кошка обогнула пару невысоких деревьев: она знала свои владения как все четыре лапы. Дальше необходимо пробраться мимо бегемотов. Они так сильно храпят ночами, что слышно за много миль. Сама земля дрожит от них, но не кошка-охотница. Днём она даже часто ошивалась рядом, ведь там всегда есть вкусная еда. Однако сейчас охота её была не пропитания ради, но для мести. Холодной, расчётливой мести. У них с жертвой большая история погони, и та задолжала кошке пару смертей так точно. Оттого сегодня ей нужно быть особенно внимательнее, осторожнее и тише. Кошка кралась, и теперь жертва, спящая на расстоянии прыжка и размеренно сопевшая, была совсем близко. Охотница напряглась и приготовилась к прыжку. Её лапы легко оттолкнулись; когти вцепились в долгожданную плоть, а зубы пробили кожу до крови… Но в следующую минуту она отлетела к стене, с тихим “мяфк” рухнув на пол. ─ Муся, бл...! ─ вскрикнула хозяйка, спрятав ногу под одеяло. Акт мести провалился.

Ирбис Они шли через снега и холодную вьюгу гор. Их, жителей бедного народа, отлучённого от родной земли, гнала война. Мать с младенцем на руках отстала, и, потеряв всякие ориентиры, шла почти вслепую, прижимая к груди дитя. Малыш не плакал, ведь и у него не осталось сил. Ноги матери утопали в глубоких горных снегах, а идти было больно, но необходимо: если она остановится, её ребёнок умрёт. Плача от боли, она из последних сил шла сквозь снег, пока на нём не появилась огромная тень. Подойдя ближе, она увидела зверя: хищный взгляд, свойственный кошачьим, длинный хвост. Снежный барс с надменностью взирал на неё, обречённую путницу. Он был королём этих гор, а она и дитя ─ лишь жертвами. Мать впервые рухнула на колени, осознавая неизбежность конца. Обычно именно в такие моменты люди начинают верить ─ и измождённая женщина поверила в легенды и сказки, что рассказывали ей в детстве: ─ Прошу, ─ зашептала она ослабленным голосом, ─ забери меня, но спаси дитя. Она верила, что зверь не просто слышит её, но понимает. Словно в доказательство этого, снежный барс медленно спустился к ней, а мать дрожащими руками протянула зверю ребёнка. Тот оскалился, но осторожно взял свёрток в зубы, развернулся и рванул прочь. Зверь бежал вперёд, гонимый временем и негласным обещанием. Когда-то он выкормил своих детей, и ему тоже была знакома материнская боль. Придя к деревне, снежный барс затаился. Всё это время зверь кормил ребёнка своим молоком, дожидаясь тьмы. Он грел малыша в своих объятиях, надеясь уберечь от холода. Когда же зажглись звезды, а буря улеглась, зверь спустился к спящей деревне. Он шёл тихо и медленно. Оставив человеческое дитя на пороге одного из домов, барс грозно зарычал, отчего люди во мгновение проснулись. А он побежал. Ещё долго по деревне ходили слухи, что снежный барс принёс ребёнка: одни видели его следы, другие ─ его самого. Но никто не сомневался в одном ─ он спас дитя. И никто не смел отрицать: бог заснеженных земель уступил одинокую душу через своего посланника.

Тигр Це Ти был ребёнком монаха. Многие из уважения к духовному сословию считали подобное происхождение благословением, но для ребёнка это был ад. Практически во всём: Це Ти не любил вставать рано, не любил ходить за лекарствами на гору, не любил то, что им дают есть. Пресная и скудная пища, “чтобы держать тело в чистоте, а разум в ясности” сводила его с ума вместе с тысячей обрядов, молитв и поклонений каждый день. Мясо же мальчик ел только по праздникам да в день полной луны. Взрослые говорили: в полнолуние нужно есть мясо обязательно, иначе тигры увидят в них людей и съедят. Сам Це Ти в это не верил, но мясо ел исправно, потому что оно было сытнее пресной повседневной пищи, и потому что его редко давали. Всё это время мальчик рос с парой других ребят в храме, однако этого круга общения ему было мало. Когда же Це Ти стал старше, и взрослые монахи уже не могли дать ему должного образования, парень получил разрешение на спуск с горы для посещения школы. Вместе с этим возник и целый свод старых-новых правил: всё так же нужно вставать рано, молиться и придерживаться столь же строгого питания. В школе же ему было запрещено строгий режим питания нарушать, задерживаться, и тем более вмешиваться в конфликты. ─ Веди себя так, словно ты зритель. Не обращай внимания на чужие конфликты, но учись и слушай учителей, ─ наказал ему отец. И первое время Це Ти так и делал: он не вмешивался в ссоры, возникавшие в коллективе, вёл себя отстранённо и вежливо. Однако его гложела зависть: прочие дети дружили, общались, играли и шутили, и только он был в стороне. Це Ти не хотел жизни изгоя, и тогда он решил все изменить… Но как бы юноша не пытался, сверстники относились к нему иначе, ведь для всех Це Ти был сыном монаха: кем-то иным, нежели остальные одноклассники. Кем-то, кто не может быть обычным. Осознание этого бесило Це Ти. От злобы на свою семью, путь, что был ему предначертан и весь мир, парень заперся в комнате и устроил голодовку. И именно на время его бунта и упрямства выпало полнолуние. Богам лишь известно, почему остальные держали от Це Ти в секрете тайну рода: считали его слишком маленьким, неразумным? Ясно лишь одно ─ это стало их ошибкой, а ошибкой Це Ти была голодовка, отказ от мяса. В ту ночь он сначала даже и не понял, что происходит, ведь боль не была сильной. Она нарастала постепенно, пока не стала пожаром по коже. Его руки обернулись сильными лапами, а тело покрылось шерстью. Теперь он видел лучше, слышал чётче, а ещё хотел есть: появившийся на месте подростка тигр требовал мяса. Це Ти разрушил половину храма, пока пытался сбежать, а, вырвавшись, умчал по ночному лесу туда, куда вело его человеческое чувство. Благо, ночью в школе никого не было, и оттого пострадавших не оказалось. Це Ти же нашли монахи, на рассвете принеся его ослабевшее тело домой. Ещё неделю мальчик не приходил в себя, а служители молились духам предков, что тоже были тиграми, дабы те не забирали Це Ти с собой, а, наоборот, помогли найти путь домой. Молитвы их были услышаны, но парень-бунтарь так и остался проклят: отныне каждое полнолуние он оборачивался тигром, убегал в лес и охотился. Тигр не трогал монахов, однако спасти обычных деревенских жителей не удавалось, и на агрессивного хищника объявляли охоту ─ раз за разом безуспешно. Вместе с тем, Це Ти рос: он стал взрослым, а затем и стариком. Своих детей у него не было, так что он с удовольствием учил чужих. А в одно из полнолуний тигр не вернулся в храм: он ушёл с другими хищниками на небеса, по загадочной лунной тропе.

Ягуар Балам всегда носил кожу ягуара, а на его шее красовалось ожерелье из тридцати клыков этих животных. Поговаривали, что каждого он убил собственноручно. Тёмная кожа его, была покрыта чёрными пятнами, а глаза были не иначе как цвета золота. Оттого многие верили: Балам может оборачиваться в зверя, однако взаправду никто этого не видел. О Баламе вообще всегда много говорили, в то время как он всегда молчал, словно не желая всех этих слухов. Плохо о Баламе не говорили, а если кто и имел неосторожность говорить, то исчезал в ту же ночь. Возможно, это мстил сам Балам, а, быть может, такой человек просто оказывался проклят… Никто не знал. Единственными людьми, которые что-то от него слышали, были дети ─ именно они приносили новые истории о его подвигах. Дети бегали за ним гуськом, но при этом боялись его так, что никогда и не подумали бы ослушаться. Балам был своего рода нянькой для них, против никто из местных жителей не был. Кроме самого Балама. Ещё бы: взрослый и сильный охотник выполнял роль женщины ─ потому и не было это Баламу по душе. Потому же он и отправился в храм. Четыре солнца приветствовали его у входа. Балам, соблюдая устоявшиеся традиции, поклонился и смиренно вошёл внутрь. Тут, внутри священного места силы, стоял подиум с большим жёлтым камнем. Камень этот никто не охранял, потому что продать его в небогатой деревне было попросту некому, да и жители страх как избегали проклятия, что было связано с камнем. Мол, если его сдвинуть с места ─ солнце начнёт падать. Балам, правда, в россказни эти не сильно верил, но из них же знал: можно вернуться в прошлое, если тронуть камень и загадать желание. Так он и сделал: Балам просто попросил, чтобы дети видели в нем охотника, но не мать; чтобы он вызывал в них гордость и страх, а не любовь ─ в конце концов, чтобы его уважали. И камень исполнил это непростое желание. Его сила обернула Балама священным ягуаром. Отныне он самый быстрый и сильный, но… Больше не человек. Однако самое страшное Балам осознал потом, когда уже сбежал: ему предстояло проглотить четвёртое солнце, ведь он стал не просто ягуаром, коих перевидал множество, а священным животным. А значит, жить Балам будет до тех пор, пока предыдущее солнце, третье, не упадёт. Бывший охотник был в отчаяньи: он обрек себя либо на вечную жизнь, либо на прямую погибель. Он ведь не хотел ни того, ни того, но исправить что-либо было уже нельзя.