Михаил вытер лобовое стекло старым полотенцем и посмотрел на часы. Ещё десять минут до выхода на линию. Тридцать лет он каждое утро садился за руль этого автобуса. Нет, не этого конкретно, конечно. Машины менялись, а вот маршрут оставался тем же самым. Он знал каждую яму на дороге, каждый поворот. Знал, где притормозить, чтобы бабушки не падали, когда выходят. Знал, в какое время садится школьница Ирина, которая всегда здоровается. Знал, что у остановки возле рынка всегда толпа, а после обеда народу почти нет...

Степан последние три года жил так, будто его самого уже не было. После того как Нинка умерла — а умерла она тихо, во сне, даже не разбудив его, — он словно застрял где-то между явью и сном. Вставал, топил печь, варил кашу... А зачем? Непонятно. Деревня их тоже умирала потихоньку. После пожара в прошлом году, когда полдеревни выгорело, народ разъехался кто куда. Остались только самые упрямые. Или те, кому некуда было ехать. — Эй, хромуля! Опять ты. Степан стоял у калитки и смотрел на собаку. Та появилась недели две назад...