Елена Никитина

На следующий день перед уроками Саня забежал в магазин рядом со школой и накупил всякой всячины. Еле доволок до класса – хорошо, Серега помог. Копылова сказала: «У тебя же вроде летом день рождения?», но слопала все за милую душу. Подошел Мгеладзе, с которым Саня подрался на прошлой неделе, пробасил: «Надо будет затусить вместе». Сиваков руку пожал. Девочки посматривали на него и перешептывались, загадочно улыбаясь. Его уважали, им восхищались. День пролетел как один счастливый миг. Вечером, после уроков, он уже уходил, как вдруг услышал суету в дальнем углу раздевалки. – Отдайте, ну пожалуйста! – плакала девочка...

Саня не любил, когда теть Оля встречала Серегу после школы. Завидев сына, она поднималась на носочки и махала рукой: сынок, я здесь! Серега угрюмо топал к ней, но Саня видел, что на самом деле другу приятно, когда мама, сграбастав его в объятия, спрашивает, все ли у него в порядке, как он ответил правило и что ел в столовке. Саня отирался поблизости. У них с Серегой вообще-то сегодня планы: надо было проследить за Копыловой, которая угрожала, что пожалуется на них русичке. А тут – теть Оля никак не может наглядеться на сыночка...

Хочешь понять, какой человек, спроси, чем набиты карманы его осенней куртки. У маленького Сережки, например, там куча деталей Лего. Он собирает из них самолеты, которые пока не придумал ни один авиаконструктор, и дома, которые снятся ему после чая с блинчиками. У его папы в карманах лежат ключи от машины и чеки. Много чеков. Почему он не выбрасывает их - одному папе известно. Римскому. У мамы в пальто - билеты с недавних концертов. Второй концерт Рахманинова и «Ночь в башне», монастырский хор и неожиданно - Карлсон...

Они любили друг друга давно. Целый месяц. Страстные взгляды, колебания напряжённого воздуха, волнительное ожидание, бесконечные мысли друг о друге, прерывистое дыхание, горькие сомнения - в их романе было все. Кроме встреч. Они не торопили события. Каждый день она любовалась им из окна пятого этажа, а он смотрел на нее, стоя внизу, на газоне обычного псковского дворика на ближнем Завеличье. Он сероглазый, скромный, но не без достоинства, одет в классику. Она - тоненькая, юная, полная прелести и нежности...

Жара! Лимонная вода, черешня, мороженое - ничего не помогает. А тут ещё жизнь кипит... Достаешь из-под шкафа котовский мячик (заодно сосновую шишку и заколку для волос), готовишь завтрак, намываешь велик (вечером поедешь), стираешь белую майку (как таблетки - два раза в день), моешь полы (чтобы избавиться от пуха), сравниваешь черновики "Анны Карениной" с каноническим текстом (скоро закончится прием конкурсных заявок)... Неправильный какой-то отпуск. Растягиваюсь поперек дивана - здесь хоть немного веет ветерок...

Идешь утром по городу, из солнечных пятен – в тень, из разговора – в разговор. Спиной цепляешь обрывки слов, предложений, жизней. – Между Ахиллом и Гильгамешем много общего, – рассказывает парень девушке. – Оба имеют божественную природу. Оба жаждут бессмертия и славы. Оба теряют и оплакивают друзей, причем и одного, и другого сравнивают со львом, потерявшим львят. Да неужели есть еще молодые люди, которые в попытке поразить даму сердца прибегают к древним мифам? Хотя, может, все объясняется куда как обыденно: просто сессия у ребят...

– Александр Сергеич, у вас бакенбард отклеивается! – Пфф, какие мелочи! (лепит, пыхтит, лепит) Клей уже не тот, что раньше. Ну что, фотографируемся? Пушкины – атакуют! С перьями и в цилиндрах, во фраках и с печатью поэтической задумчивости на лице (зачеркнуто) челе. В тени берез, на фудкорте с шашлыками и глинтвейном, у мельницы – идут, танцуют, парят. Некоторые застыли на сумках и магнитах, некоторые пропечатались в книгах и на открытках. А один вообще вырос метров до трех. За ним след в след – такой же высоченный в поднебесье фланирует Никоша, он же бездна, он же русский Гомер, он же Гоголь...

Лежишь на животе, а внизу, по-над пропастью — река. Не широкая, но Великая, не глубокая, но коварная: перекатывается по камням, пороги  перепрыгивает, на зеленые островки волны накатывает. Бежит себе, а ты лежишь. Время теплеет и замедляется, дыхание успокаивается, запахи становятся острее, а звуки ярче. И все так, как и должно быть. Расправляет крылья лебедь, плещутся на мелководье утки, носятся над рекой чайки и стрижи. В склон песчаного обрыва вцепились цветы — ослепительно белые на фоне коричневой у берега воды...

Всех девочек на утренник назначили снежинками, а Алисе выдали роль лисички. Аделина Ламповна объяснила, что надо вжиться в роль. Лиса — какая она? Хитрая. Алиса прищурила глаза. У нее красивый рыжий хвост. Алиса завязала волосы резиночкой. У лисы острый нюх – она все время принюхивается. Алиса поводила носом: пахнет блинчиками! Вкусно! Интересно, а как лиса говорит? Цыплята пищат, коровы мычат... Спросила у подружки Олечки. Она сказала, что лисы гавкают. Но будь Олечкина воля, вокруг бы все только...

Этим вечером наша соседка Сашенька закрыла бабушку на балконе. Так мы узнали, что Сашенька — девочка. Мы живем на пятом этаже, налево по лестнице. Дом из тех, что таксисты называют еврейскими. Таких в нашем городе, по словам все тех же таксистов, три — тот, в котором я живу сейчас, тот, в котором я жила с родителями, и еще один, где-то за другой рекой. У всех домов подъезды и квартиры нумеруются слева направо, а в еврейских — наоборот. С соседями нам повезло. С обеих сторон — маленькие дети. Справа живет Кира, слева — Сашенька...

Мальчишки катают по песку машинки. — Мой грузовик везет сто тонн! Трррр... — Он столько не поднимет! — А вот и поднимет! Он целый дом может свезти! Пять этажей! — А ты на каком этаже живешь? — прищурился тот, что постарше. — На втором. — Ну вот! — торжествующе закричал спорщик. — А я на пятом! — На втором лучше! — Нет, на пятом! — Это чем же? Про машинки оба уже забыли. Глаза горят, грудь колесом. У одного гольфы спущены, у другого пятно на кепке. — А высоко! — Подумаешь! На моем интереснее! — На...