«Портал на кухне». Космос между плитой и диваном

Я проснулась с лёгким ощущением тревоги — будто ночь что-то шептала мне, но я не успела расслышать. Кристалл дрогнул так едва, что я сначала подумала — почудилось. В комнате застыла тишина: даже старый радиоприёмник, обычно мурлыкающий в углу, будто прижал уши. Воздух стал плотным, как перед грозой. Было чувство, будто кто-то прошёл между нами, не касаясь пола, и унёс с собой часть света. Мы не поняли, что стало причиной. Чайник стоял нетронутый, плита молчала, Зигзаг даже не шевельнул усом. Крабицкий...

Сегодня я проснулась с ясным пониманием: всё, что со мной случилось, требует времени. Не дней и не недель, а особого внутреннего времени, которое нельзя измерить часами. Кристалл, словно соглашаясь со мной, лежал на столе неподвижный и молчаливый. Я даже подумала — может быть, он тоже решил дать нам паузу. Ночью я долго ворочалась. Сначала перед глазами вставали лица Софы и Валькорна, их тайная близость, ребёнок, о котором я узнала. Потом — звёзды, пересекающиеся линии судеб, и то странное ощущение, что всё это связано со мной...

Нуль-сфера выкинула нас обратно. Просто взяла и словно выплюнула. Вспышка, холод, провал — и вот я открываю глаза, а надо мной все та же трещина на потолке. Никаких куполов, звёздных рек и Архива. Только моя старая лампочка, которая моргает, как уставшая звезда на последнем издыхании. Поначалу я не поверила: мы действительно дома. Чуть позже, когда дрожь прошла, я осторожно огляделась по сторонам — вдруг это всё же сон или очередной обман. Кухня выглядела совсем по-старому: на плите стояли знакомые...

Всё-таки решилась. Кристалл лежал в моей ладони, пульсируя слабым светом — как сердце, которое давно забыло, как биться. Глубоко вдохнув, я позволила ему раскрыться… Свет не ослеплял. Он вплетался в мысли, в воспоминания, словно память сама захотела рассказать то, что так долго хранила. И я увидела её. Софу. Мою бабушку. Совсем юную. С тонким лицом, глазами, которые блестели как роса на рассвете, и улыбкой, в которой жила сама жизнь. И рядом — он. Валькорн. Он не был чудовищем. Он был красив. Его...

Нуль-сфера плывёт сквозь гладкую, как шёлк, тьму космоса. Вокруг медленно вращаются галактики, рождая зыбкий свет, похожий на живой пульс. После пробуждения Архива мир перестал быть внешним — он стал прозрачным, как вода, и каждая звезда теперь отзывается внутри, а не снаружи. Я сижу, обхватив колени, и молчу. Крабицкий и Зигзаг неподалёку: один следит за навигацией, другой что-то записывает в журнал. Их голоса словно приглушены, будто сама Вселенная теперь дышит сквозь нас ровным, глубоким светом...