Lavаnda

— Лен, ну когда ужин? Мы тебя уже час ждём! Елена застыла в дверном проёме, будто её внезапно облили ледяной водой. В руках — два огромных пакета из «Пятёрочки», до боли врезавшиеся в ладони. Плечи горели от напряжения, в ногах — свинцовая тяжесть, а в спине — тупая, ноющая боль, будто внутрь вколотили десяток гвоздей. Третью ночь подряд она спала на полу собственной кухни, свернувшись в тесный комок на старом спальнике. А теперь, едва переступив порог, её встретил этот голос — раздражённый, требовательный, будто она — прислуга, опоздавшая с подачей блюда...

Анна Сергеевна перечитала сообщение в телефоне уже в третий раз, будто надеясь, что цифры и буквы на экране вдруг изменятся, как в сказке. Но вместо обещанного «Мамочка, приеду в воскресенье, привезу Оленьку, вместе испечём пирог» — лишь пять сухих, отстранённых слов: «Закажи, пожалуйста, клининг.» Она медленно отложила телефон на стол, будто он вдруг стал горячим. На кухне тихо шипел чайник — вода почти выкипела, а она и не заметила. Взгляд её скользнул по привычным вещам: по занавескам с вышитыми...

— На что я жить буду, если вы в эту квартиру въедете?! — Тамара Ивановна ударом ладони по столу заставила подпрыгнуть не только сахарницу, но и чашки с остывшим чаем. Воздух в кухне мгновенно стал гуще — словно в маленькой комнате собрался не только запах корвалола, подгоревших котлет и чёрного хлеба, но и вся тяжесть накопленных обид, которые годами накатывались, как осадки на дно чайника. Лена сидела напротив, сцепив пальцы на коленях так сильно, что костяшки побелели. Её лицо было спокойным, почти...

— Лена, ну скажи честно: ты сама понимаешь, что время не стоит на месте? Тебе уже двадцать восемь! — голос матери в трубке звучал так, будто каждое слово выдавливалось из неё с усилием, с раздражением и с лёгкой, но устойчивой паникой. Лена сидела за кухонным столом в своей съёмной однокомнатной квартире на самой дальней окраине города. За окном моросил мелкий, серый дождь, который не прекращался уже третий день. Воздух в комнате был чуть прохладным — батареи еле тёплые, но она не жаловалась. Привыкла...

— Могла бы и подарить квартиру! У тебя же их три! Ирина резко откинулась на спинку дивана, будто пытаясь оттолкнуться от матери на расстояние, которое, по её мнению, разделяло их души. Руки, скрещённые на груди, сжались в крепкий замок — не столько от холода, сколько от внутреннего сопротивления. Голос дрожал, но не от слабости — от затаённого гнева, который давно уже переступил порог обиды и превратился в требование. Анна Сергеевна медленно подняла взгляд от фарфоровой чашки. Пар от чая поднимался лёгкой дымкой, словно призрак прошлого, который вот-вот заговорит...