Рассказы каждый день

Вечернее солнце косо падало через высокие окна холла, окрашивая белые стены в золотистый цвет. Но эта красота терялась под гомоном голосов, которые пытались изобразить пение. Серафима Борисовна стояла в дверном проеме, сжимая в руке тонкий носовой платок так крепко, что костяшки пальцев побелели. — Громче, громче! — кричала Ангарма, размахивая руками перед группой пожилых людей. — Василий Петрович, вы опять молчите! А вы, Зинаида Ивановна, не тяните так ноты! Какофония звуков била по ушам. Кто-то...

Марина суетилась на кухне, поправляя скатерть уже в третий раз. Руки дрожали — не от волнения, а от какого-то непонятного трепета. Давно она не чувствовала себя женщиной. После смерти Михаила прошло уже четыре года, но только сейчас, в свои шестьдесят два, она вдруг поняла — жизнь не закончилась. — Мариночка, не волнуйтесь так, — улыбнулся Валерий, появляясь в дверях кухни. — Разрешите помочь? Он был таким... правильным. Аккуратно причёсанный, с галстуком даже дома, с букетом белых хризантем в руках...

Марина вытирала посуду после ужина, когда Игорь вошёл на кухню с чашкой недопитого чая. Он поставил её в раковину и прислонился к столу. — Слушай, мам звонила сегодня, — начал он, словно говорил о погоде. — У неё там идея одна появилась. Марина продолжала вытирать тарелку, хотя та уже давно была сухой. — Какая идея? — Ну, она думает, может, нам стоит поменяться? Её дача на твою квартиру. Логично же — она одна там мается, а нам места больше нужно. Полотенце выпало из рук Марины прямо на пол. Она подняла его, чувствуя, как внутри что-то сжимается...

Ольга открыла тяжелую дверь в здание водоканала и поморщилась от запаха старой краски. Вот уж не думала, что в пятьдесят три года придется бегать по инстанциям ради подключения воды к скважине. Алексей всегда говорил: зачем тебе эти бумажки, у нас и так все работает. Но теперь, когда соседи подключились к центральному водопроводу, а их участок остался на автономке, пришлось заняться официальным оформлением. — Следующий! — крикнула девушка за стойкой, даже не подняв головы от монитора. Ольга подошла, протянула папку с документами...

Квартира встретила меня запахом лекарств и старых книг, смешанным с едва уловимым ароматом папиного одеколона. Я стояла в прихожей и не могла сделать ни шагу — словно переступить порог означало окончательно признать, что его больше нет. Папины тапочки всё ещё стояли у порога — потёртые, растоптанные, но такие родные. Левый чуть больше правого — нога после инсульта немного распухала к вечеру. Я не решилась их убрать. Как не решилась убрать его чашку с кухонного стола — голубую, с отбитой ручкой, которую он клеил три раза и всё равно пил из неё...

Поезд подъезжал к Казани, когда я наконец смогла отдохнуть от долгой командировки в Москве. Три недели работы с архивными документами в столичных музеях оставили меня уставшей, но довольной — проект реставрации старинного особняка продвигался успешно. Теперь хотелось только добраться до родного дома, обнять Виктора и рассказать обо всём, что удалось найти. Наш дом стоял в самом центре старой Казани, среди узких улочек, где каждое здание дышало историей. Деревянный, с резными наличниками и витражными окнами, он достался мне от бабушки — художницы, которая всю жизнь расписывала церкви...

Дача пахла дымком и поздними яблоками. Валентина подкинула в мангал еще пару поленьев, искры взлетели к потемневшему небу звездочками. Сын сидел рядом на старой скамейке, которую еще покойный муж сколотил двадцать лет назад. Алексей крутил в руках банку пива, смотрел на огонь задумчиво. — Мам, ты знаешь, я все думаю... — начал он, и голос его звучал каким-то усталым, располагающим к откровенности. — Жизнь такая штука, что иногда нужно рискнуть, чтобы что-то изменить. Валентина кивнула, поправляя на плечах старый платок...

Валентина Викторовна поправила белую блузку и взглянула на группу туристов, собравшихся у подножия старого маяка. Солнце только начинало припекать, но она уже чувствовала, как приятная усталость разливается по телу после утренней прогулки к этому месту. — Вот здесь, дорогие мои, — начала она, указывая на каменную кладку, — стояли когда-то османские войска. Представьте себе: тысяча семьсот девяностый год, русско-турецкая война в самом разгаре... Женщина средних лет в ярком сарафане кивала, записывая что-то в блокнот...

Ольга Матвеевна провела ладонью по резному наличнику окна, словно гладила старого друга по щеке. Осенний вечер стелился по комнатам мягким золотистым светом, и каждая пылинка в его лучах казалась живой. Дом дышал вместе с ней – скрипели половицы под ногами, поскрипывали ставни на ветру, тихо тикали старинные часы в углу. – Ну что, милый, как дела? – шепнула она, обращаясь к дому, как к живому существу. В ответ лишь знакомый скрип деревянных балок. Два года прошло с тех пор, как Григорий Иванович ушел, а она все разговаривала с домом...

Валентина сидела в кресле, спицы мерно постукивали друг о друга. На экране телевизора мелькали знакомые лица из старого фильма, но она не слышала слов. В квартире стояла та особенная тишина, которая появилась месяц назад — не пустая, а напряженная, словно перед грозой. Чайник на кухне уже третий раз закипал и остывал. Она забывала заварить чай, хотя автоматически вставала, наливала воду, ставила на плиту. Потом возвращалась к вязанию, и цикл повторялся. — Валя, я задерживаюсь, — голос Олега в трубке звучал ровно, даже бодро...

Марина Егоровна проснулась, как всегда, в половине шестого. Привычка сорока лет — встать раньше всех, пока город ещё спит. В её маленькой квартирке на окраине Ессентуков царила та особая тишина, которая бывает только ранним утром. Быстро умылась, заплела седеющие волосы в привычный пучок и отправилась на работу. Пансионат находился в двадцати минутах ходьбы — как раз успеет подумать о меню на день, прикинуть, что и как приготовить для своих стариков. Да-да, именно своих. За восемь лет работы поваром в пансионате Марина Егоровна привыкла считать всех постояльцев родными людьми...