Юрий Корнилов | Голос из рассказа

Можно ли расслышать трещину — ту самую, что лопается где-то между сердцами по совершенно незначительному поводу? Марина об этом знает многое, хоть и не может подобрать слов, чтобы объяснить — себе или дочери. Всё её материнство будто сжалось до ощущений: гулкая усталость в груди, обида, позабывшая своё имя, и знакомое чувство — когда взгляд скользит по комнате, а за ним цепляется одиночество. Потереть мокрое от кухонной тряпки окно. Как будто всё ещё можно что-то стереть, стереть… — Вера, ты опять чашку на столе оставила,— марин голос мелко дрожит, но она сама этого не замечает...

Говорят, дети не уходят вдруг — они вырастают исподтишка. Это кажется несправедливым: только вчера я поправляла её шарф у подъезда, варила кофе в её любимой огромной кружке с надписью “ты можешь всё”, а сегодня ловлю себя на мысли — в доме слишком тихо. Быт словно осиротел: стулья стоят ровнее, кастрюля остается нетронутой до завтра, даже тапки у кровати только мои. Когда это она научилась возвращаться поздно и тихо, чтобы меня не разбудить? Странно, но в разреженном воздухе новых её “неприходов” я впервые начала задумываться — кто я теперь? Всё как у других...

Когда-то я думала, что родительская строгость — залог порядка. А ещё — любви. Но чей это порядок? Ради кого мои правила? Особенно теперь, когда Глеб не тот малыш, которому — «Глебка, чисти зубы!», и за ним, путаясь в пижаме, тянется плюшевый мишка. Теперь — мой сын ростом с меня. Лицо вытянулось, как у мужа, грусть в глазах. Под подбородком вечный худи, волосы неопрятны от капюшона. Он недавно сказал — правда, тихо, себе под нос: «домашние правила теперь звучат как приговор...» Я тогда вздрогнула...

— Мама, спрашивать о планах… уже стало формальностью, оставшейся с прошлого года, — тихо проговаривает Марина в телефонную трубку, на мгновение задерживая дыхание, чтобы не дать голосу дрогнуть. Звенит вечернее воскресенье. Свет мягко скользит по подоконнику, с кухни ощутимо пахнет мятным чаем — Валентина ждёт этого звонка каждую неделю, он стал для неё особым ритуалом, палочкой-выручалочкой от одиночества. Разговоры с дочерью когда-то спасали от тоски, помогали чувствовать — она нужна. Сейчас же слова летают в воздухе, как осенние листья: вроде бы знакомые, а на ощупь чужие...

В жизни бывает так: одно короткое, вроде бы смешное замечание вдруг словно раскрывает — нет, не окно, а пропасть между двумя… Или всё же это не пропасть, а просто полтора метра коридора, который в последнее время стал совсем пустым. Вот и сегодня я опять слышала — случайно, конечно, подслушивать не собиралась, но ведь эти двери не только закрываются, но и пропускают разговоры. — Открытое окно на кухне стало привычнее закрытой двери в детской, — тихо, с такой смешанной обидой и иронией сказал Антон...

Когда к дому подкатил тяжёлый автобус, я стояла у окна, вытирала руки о подол красного фартука — жду гостей, пеку яблочный пирог… привычное дело. Люблю наблюдать: как внуки, вылетая первыми с порога, рвутся ко мне наперегонки — топ-топ босыми пятками по дорожке, по весенней сырости. Да и Ольгу, мою дочку, давно не видела — с работы не вылезает, всё в суете. …Галина Ивановна, 62 года, та самая “бабушка Галя”, тёплая, но уставшая, — вот я, стою и думаю, успею ли хоть кофе с дочкой попить… — Бабу-у-у-ушка!...

— Может, выпить чаю, Марин? Или что покрепче? Голос отца прозвучал как всегда — и чуть не дрогнул. Я не стала спорить. Просто кивнула, обняла ладонями чашку, долго разглядывала, как прозрачный чай покачивается, отражая мутный свет лампы. Сегодня всё казалось неловким. Даже сами мы, как будто чужие в собственном доме. День был тёплый, по-летнему бодрый, но в палисаднике тени уже становились длинными. Мама ушла две недели назад. Мы с папой только сегодня решились разобрать её комнату. Всё откладывали, не хотелось туда даже заглядывать...

Если бы меня спросили, был ли когда-нибудь момент, изменивший наши отношения с Артёмом – я бы задумалась. Задохнулась бы, наверное, на секунду. Вспомнила то утро, когда я, едва разлепив глаза, решила ехать к нему. Всё внутри зудело — вот уже неделю он не отвечал “по-нормальному”, сбивчиво отписывался, что “всё в порядке”, а тут вдруг простуда, короткая СМС от соседки Марии... Артём не любил, когда я приезжала неожиданно. Сыну тридцать семь, а я всё не научусь останавливать свой порыв заботиться. Но сердце — оно такое: как моторчик, не выключить...

Погода выдалась хмурой. На улицах мокрый асфальт блестел, как старое зеркало, а в окнах соседей, казалось, догорали последние огоньки осени. Под этот рассеянный свет Валентина устроилась в своё любимое кресло у небольшого столика, где долгие годы хранился семейный альбом. Альбом давно стал её утешением. Старые снимки… Вот они: все вместе, молодые, счастливые. Как живые — будто сейчас перешёптываются и смеются где-то здесь, у окна. Она аккуратно провела пальцами по жёлтой странице. Где-то вот тут,...

Иногда мне кажется, что прошлое можно услышать. Оно не стучит — как глухой дождь по карнизу; не кричит — как вокзал после отправления последнего поезда. Оно нашёптывает. Такими тонкими голосами… порой — даже не словами, а интонацией. Вот так однажды среди привычного вечера я вдруг услышала, как моя взрослая дочь смеётся, а за смехом вдруг проскальзывает — упрёк. Лёгкий, ироничный — и такой же острый, будто щёлкнула резинка от старого дневника. — Мам, ты помнишь, как папа у нас чемпион по побегам?...