Вера Ларионова

— Оленька, открывай! Свои приехали! Этот крик, усиленный автомобильным клаксоном, разорвал тишину моего субботнего утра. Я стояла на веранде с чашкой кофе, наслаждаясь пением птиц и видом на свои розы. Розы были моей гордостью. Я выращивала их три года, заказывала редкие сорта, укрывала на зиму как младенцев. И вот теперь, глядя поверх забора, я чувствовала, как внутри всё холодеет. У калитки стоял старый, ржавый микроавтобус. Из него, как горох из стручка, высыпались дети. Один, два, три... пять...

Вечер был идеальным. За окном лил холодный ноябрьский дождь, а у нас на кухне пахло ванилью и корицей. Я пекла шарлотку — любимый пирог моего мужа, Антона. Мы прожили вместе двенадцать лет, и я знала все его привычки. Знала, что он придет с работы уставший, снимет галстук, сядет за стол и первым делом спросит: «Ленусь, что у нас вкусненького?». Но сегодня всё пошло не так. Антон пришел бледный. Даже зеленоватый. Он не снял галстук. Он даже руки не помыл. Прямо в уличных ботинках прошел на кухню, сел на табурет и закрыл лицо руками...

— Наташ, ну ты пойми, это шанс! Шанс на миллион! — Андрей ходил по кухне из угла в угол, размахивая руками. Его глаза горели лихорадочным блеском, который я ненавидела. — Виталик нашел тему. Реальную. Поставки электроники из Китая. Маржа двести процентов! Через месяц деньги удвоятся! Я молча мыла посуду. Вода шумела, успокаивая. Я знала этот монолог наизусть. Виталик. Младший брат моего мужа. «Гений бизнеса». «Непонятый талант». А по факту — тридцатилетний трутень, который нигде не работал больше трех месяцев...

— Ну вот, Олечка, принимай гостя! — Тамара Игоревна с грохотом поставила огромный чемодан на мой паркет. — Я к вам на месяцок. Может, на два. Как пойдет. Я стояла в дверях собственной квартиры, держась за круглый живот (восьмой месяц, спина отваливается), и пыталась осознать услышанное. — В смысле «как пойдет», Тамара Игоревна? — переспросила я. — У нас же... мы же не договаривались. — А что тут договариваться? Свои люди! — свекровь сняла пальто и по-хозяйски бросила его на пуфик. — Я ремонт затеяла...

Мы сидели в дорогом ресторане. «Онегин». Хрусталь, крахмальные скатерти, официанты в белых перчатках. Я чувствовала себя неуютно в своем старом платье из масс-маркета. Оно было чистым, аккуратным, но на фоне дам в бриллиантах за соседними столиками выглядело жалко. Максим, мой муж, напротив, сиял. Новый костюм от Brioni, часы Rolex (пусть и купленные с первой большой премии), ухоженная стрижка. Он пил вино, крутя ножку бокала, и смотрел на меня... как на пятно на скатерти. — Таня, ну что ты ковыряешься в салате? — раздраженно сказал он...

Мой тридцатый день рождения отмечали с размахом. Свекровь, Галина Петровна, настояла. — Тридцать лет — это рубеж! — вещала она, поднимая бокал с шампанским. — Надо праздновать так, чтобы все соседи завидовали! Я, если честно, хотела посидеть тихо с мужем и подругами. Но спорить с Галиной Петровной — себе дороже. Она женщина властная, громкая, привыкшая, чтобы всё вращалось вокруг неё. И вот, кульминация вечера. Свекровь встает, просит тишины. Вынимает из сумочки красную бархатную коробочку. — Дорогая моя невестка! Олечка! — торжественно произносит она...

В квартире пахло корвалолом, старостью и жареным луком. Этот запах въелся в мои волосы, в одежду, в кожу. Мне казалось, что я пахну так же, даже после душа. — Маша! Маша, воды! — донесся из спальни скрипучий голос бабы Нюры. Я вздохнула, отложила тряпку (я мыла пол в коридоре в третий раз за день — баба Нюра пролила суп) и пошла на кухню. — Иду, бабуля! Анна Петровна, двоюродная бабушка моего мужа, была человеком сложным. Это если мягко сказать. Характер у неё был как у генерала в отставке. Она командовала, капризничала, критиковала всё и вся...

Звук бьющегося стекла в подъезде прозвучал как финальный аккорд нашей, так называемой, семейной жизни. Это была моя любимая ваза. Синяя, с ручной росписью. Я купила её на первую зарплату десять лет назад, чтобы порадовать маму. Теперь осколки синим дождем рассыпались по грязному бетону. — И чтобы духу твоего здесь не было! — Вадим стоял в дверном проеме, красный, потный, с перекошенным от злобы лицом. — Я хозяин! Я! Поняла?! Он пнул ногой мою сумку. Сумка жалобно скрипнула и перевернулась. Я смотрела на него и не узнавала...

Бывают моменты, когда жизнь делится на «до» и «после». Обычно это происходит внезапно. Звонок в дверь. Авария. Новость по телевизору. В моем случае это был забытый дома телефон. Я вышла из квартиры в семь утра, чтобы успеть на первую электричку. Моя работа находилась на другом конце города, и путь занимал почти два часа. Андрей, мой муж, еще спал. Он работал посменно, и сегодня был его законный выходной. Уже на остановке я полезла в сумку и похолодела. Телефона не было. Возвращаться — плохая примета, да и на электричку опоздаю...

Вы когда-нибудь чувствовали, как земля уходит из-под ног? Не фигурально, а физически. Когда стены начинают крениться, потолок давит, а воздух становится вязким, как кисель. Я почувствовала это сегодня утром, когда решила перебрать старые вещи мужа перед сезонной чисткой. Пять лет мы жили в режиме «выживание». Пять лет я штопала колготки, покупала продукты по "красным ценникам" и отказывала себе даже в чашке кофе в кафе. Потому что мы были нищими. Потому что пять лет назад случилась трагедия, которая перечеркнула все наши планы на жизнь...

Звук закрываемой двери прозвучал как выстрел. Тяжелая, металлическая, с дорогой шумоизоляцией — дверь, которую я выбирала сама полгода назад. Теперь она отделяла меня от моей прошлой жизни. От квартиры, в которую я вложила душу, сил и, что самое обидное, миллионы рублей. На лестничной площадке валялись мои сумки. Не аккуратно сложенные, а именно вышвырнутые. Из одной торчал рукав любимого пальто, другая расстегнулась, и на грязный бетонный пол высыпалась косметика. — И чтобы духу твоего здесь не было! — донеслось из-за двери...

Марина стояла посреди гостиной, сжимая в руке тонкий лист банковской выписки, который дрожал в такт биению её сердца. Буквы плясали перед глазами, сливаясь в одну страшную цифру: ноль. Ноль рублей ноль копеек. На счету, где ещё вчера лежали три миллиона — результат пяти лет жесточайшей экономии, отказов от отпусков, новой одежды и нормальной еды — теперь зияла пустота. Эти деньги были не просто цифрами. Это была их мечта. Мечта о своей квартире. О детской комнате для будущего ребенка. О том, что...