Школа Мераба или сократические беседы

Мераб Константинович Мамардашвили (15 сентября 1930 г. — 25 ноября 1990 г.) "Подлинный Декарт — это непрерывное творение, когда мир — и мы в мире — заново творится каждый миг. В этой мысли — весь мой опыт, весь мой философский путь". М.К. Мамардашвили. Мысль под запретом. Вопросы философии,1992, №5, с.78.

"Существование другого режима жизни, отличного от режима жизни повседневной (эту жизнь мы называем жизнью, и она в общем-то единственная), — вокруг этого крутится вся проблема философии.  Есть какая-то другая жизнь, у нее другой режим, и переключение в этот режим жизни на нашей стороне нашей реальной жизни позволяет хотя бы успеть извлечь смыслы, например извлечь смысл из раскаяния, а не вечно повторять ошибку, которая приводит к раскаянию." М.М.

Тема онтологичности (непсихологичности) философии. "Я хотел бы подчеркнуть здесь для нашего стилистического настроя одну деталь, чтобы иметь возможность понимания радикально ДРУГОЙ психологии у Пруста (в данном случае — психологии в смысле науки). Приводя этот пример, я имею в виду не то, что ожерелье дарят тому, кого любят. Ведь психологически мы обычно так и понимаем, это нормально. Но здесь совсем другой смысл, и мы все время должны держать его в голове. Это смысл психологического, условно говоря "открытия"— условно, потому что кроме Пруста это знали и многие другие, но Пруст хорошо подумал, и поэтому он подумал так, как думали до него другие. О подумал, что любят ту, которой дарят ожерелье. Не дараят ожерелье той, которую любят, а любят ту, которой дарят ожерелье. Это существенно. ... В обычной нашей психологии вещь оказывается неким посредствующим звеном человеческих чувств, которые сами для себя понятны. Скажем, я любля кого-то и как знак моей любви я дарю ожерелье. Что здесь ожерелье? Ожерелье — знак. Он исчезает в своей функции, в данном случае — в любовной функции, и он может быть заменен любым другим. Знак по природе своей таков, что может быть заменен любым другим знаком, если мы договоримся. Так ведь? А мы емеем дело с незнаковой теорией вещей, или вещественной теорией психологических значений (в отличие от знаковой). Здесь ожерелье — незаменимо: оно несет ту, которую любят. Это — не знак, во-первых, и , во-вторых, чувство здесь не являются понятным самому себе, прозрачным для самого себя, оно конституировалось не путем выбора и размышлений, а соверешенно другим способом." М.М.

"Все мы — подумайте о себе — в каждый данный момент в силу того, что мы совершаем, сознательно ли, бессознательно, немеренно или ненамеренно, давно или сейчас, — мы уже представлены вне нас в миллионах осколков зеркала нас самих, и это зеркало или осколки мы должны собрать, а можем и не собирать. Но собрать очень важно для нас... Так вот, мы имеем тему вещей, с которыми можем воссоединиться, если проходить путь знания и понимания, — путь, когда знание и понимание случаются на каких-то условиях в виде событий или явлений, а не в виде содержаний... Повторяю, когда мы гворим о знании и понимании, то мы имеем в виду случание или неслучание того, что должно стать знанием, или вИдением, или плниманием. Речь идет о воссоединении с вещами, в которых, независимо от нас, мы уже есть. Это как бы разорванное "Я", но не на осколки зеркала (это просто образ), а на осколки миллионов вещей вокруг нас." М.М.

"Значит, есть категория вещей, которые одноличны; эта категория объединяет такие вещи, которые могут быть или не быть только собственной персоной. Обычная теория обучения скрывает тот факт, что, сколько бы не объяснять теорему Пифагора, в конце концов понимаю я, и акт понимания не совпадает с тем, как организована цепь передачи этого знания, то есть теоремы Пифагора... ведь что бы вы ни делали, если сказанное вами понято кем-то, то оно понято им, и это понимание есть уникальный, незаместимый и ни из чего другого не выводимый факт. Из содержания теоремы Пифагора, как и из умения обучать и рассказывать, не вытекает никакой факт понимания кем-то теоремы Пифагора". М.М.