Иду по звездам

Пятница подкралась незаметно, как это всегда бывает в конце затяжной, серой недели. Марина Петровна поливала свои фиалки. Они стояли на подоконнике ровным, дружным рядком — пушистые, бархатные, лиловые и темно-синие. Каждый цветок она знала «в лицо». Вот этот, капризный, любит тень. А вот тот, с белой каёмочкой, пьет воду как не в себя. Эти фиалки были не просто растениями. Они были двадцатью пятью годами её жизни, молчаливыми свидетелями её тихого труда в компании «Прогресс-Инвест». Она начинала здесь еще с отцом Игоря, Сергеем Павловичем...

Моя квартира всегда пахла одинаково: старыми книгами, сушеными травами и немного — пылью, как бы я ни старалась ее вытереть. Этот запах был запахом моей жизни, моих воспоминаний, моего одиночества после ухода мужа. В этом запахе я чувствовала себя в безопасности. Как в коконе. А потом в нем появилась новая нота. Горьковатая, аптечная. Она въелась в занавески, в обивку старого кресла, в мою жизнь. И принесла ее Светлана, моя невестка. Они с Олегом, моим единственным сыном, стали захаживать чаще. Раньше — раз в неделю, по воскресеньям...

Слабость приходит не так, как в романах. Не внезапным ударом, не резким помутнением в глазах. Нет. Она вползает в тебя тихо, как осенний туман в низину. Сначала ты просто чаще хочешь присесть. Потом лестница на твой четвертый этаж – без лифта, сталинка, будь она неладна, – превращается из досадной помехи в ежедневный Эверест. Голова становится ватной, словно набитой старой, свалявшейся ватой из дедушкиного тулупа. Мысли вязнут. – Мамочка, вам надо больше отдыхать, – щебечет Светлана, моя невестка, ставя передо мной чашку с дымящимся травяным отваром...

Всё началось с запаха. Не с громких слов или хлопающих дверей, а с тихого, едва уловимого запаха озона, который всегда стоял в моей чертёжной. Это был запах работающего плоттера, свежей бумаги и немного — пыли на старых стеллажах с папками-скоросшивателями. Запах моей жизни. Последние тридцать семь лет я приходила сюда, в это конструкторское бюро, как в свой второй дом. А после ухода Виктора… пожалуй, как в единственный. Муж всегда говорил: «Нинуля, твой ум — это музыка. Не позволяй никому её заглушить»...

Тридцать пять. Для кого-то — начало конца молодости, а для меня — начало всего. Я сидела в уютной кофейне, перебирая в сотый раз образцы пригласительных на свадьбу. Лаконичные, с тиснением в виде двух переплетённых веточек оливы. Как символ мира и нашего с Денисом союза. Я улыбалась своему отражению в тёмном стекле витрины. Счастливая. Состоявшаяся. Через два месяца — жена. Дело в шляпе, как любила говорить моя бабушка. С Денисом мы встретились поздно, по современным меркам. Мне было тридцать три, ему — тридцать шесть...