Живые страницы

— Алин, ну ты же понимаешь — это логично. Ты не работаешь, денег не приносишь. А если со мной что-то случится? Дима сидел напротив меня с видом заботливого финансового консультанта. В руках — кипа бумаг — Это что? — я кивнула на листы. — Договор дарения. Я узнавал — оформляется быстро. Перепишешь квартиру на меня, и я буду спокоен за наше будущее. Наше будущее. Квартира, которую мне оставила бабушка, — и "нашего" в этом нет. Только мое наследство. Мы встречались восемь месяцев. Жили вместе — четыре...

— Мариш, ну ты же понимаешь — штамп ничего не меняет. Мы и так семья. Олег нарезал стейк, не поднимая глаз. Спокойный, уверенный — как всегда. А я сидела напротив и чувствовала, как внутри что-то рвётся. Тихо, без крика. Просто — рвётся. Восемь лет. Мне тридцать девять. И вот этот разговор — — Олег, а как же наше будущие? — А разве сейчас нет будущего? Живём вместе, всё хорошо. Чего тебе не хватает? Чего мне не хватает. Хороший вопрос. Мы познакомились, когда мне был тридцать один. Ему — тридцать шесть...

Вторник, который все изменил Тот день начинался как обычный. Сумки с продуктами, ноющая спина после бухгалтерских отчетов, запах жареной рыбы в подъезде. Я шла домой с мыслями о картошечке с луком, которую любит Сергей...

— Аня, привет! Как наша мамочка поживает? — голос золовки Ольги звучал сладко, как мёд, но Анна уже знала — за этим последует яд. Она стояла на кухне, одной рукой помешивая суп, другой удерживая полуторагодовалого Сережу, который норовил стащить со стола ложку. Запах детской присыпки, каши и влажных пелёнок — вот её мир последние три года. — Сахар опять скачет, — ответила Анна. — Сегодня утром 12.7. — Понимаешь, дело-то серьёзное, — Ольга перешла на шёпот, будто делилась государственной тайной. — Мы с братьями посовещались...

Она переступила порог с двумя чемоданами, французским маникюром и — Нина Сергеевна, давайте сразу договоримся. На кухне командую я. Мой сын Андрей стоял у неё за спиной и виновато моргал. Я знала этот взгляд — так он смотрел в детстве, когда разбивал — Проходите, Карина, — спокойно сказала я. — Располагайтесь. Так началась наша совместная жизнь. Они переехали ко мне на время ремонта. «Мам, максимум на два месяца». Андрей сказал это четыре месяца назад. Карине двадцать шесть. Длинные ногти, ресницы как опахала, губы уточкой...

Дочь посмотрела на меня так, будто я сообщила, что ухожу в секту. — Мама, повтори. Кажется, я не расслышала. — Я встречаюсь с мужчиной. Его зовут Володя. Нам хорошо вместе. Катя села на стул. Потом встала. Потом снова села. — Тебе пятьдесят пять лет. — Я в курсе. — Папа умер два года назад! — Год и восемь месяцев. Я считала каждый день, Катюша. Она замолчала. А потом выдала: — И что, ты теперь будешь... встречаться? Как подросток? Мама, люди будут смеяться! Люди смеются. Это я уже слышала. От соседки...

Последний раз Димка был у меня на Пасху. В прошлом году. Заехал на сорок минут, съел кулич, сказал «мам, нам пора» — и уехал. К её родителям. Там они пробыли до вечера, я знаю — Димка выкладывал фото в интернет. С тех пор — ничего. Звонки раз в месяц, короткие, будто по обязанности. «Как дела, мам? Нормально? Ну и хорошо. Всё, мне некогда». Мне пятьдесят восемь лет. Один сын. Одна внучка, которую я видела четыре раза в жизни. Ей уже три года. А мне говорят — не лезь, это их семья. Невестку зовут Оля...

Телефон молчал уже восемнадцатый день. Я знаю точно — считала. Последний раз Антон звонил, когда ему нужен был рецепт пирога для тёщи. Марина — когда просила посидеть с внуком, а потом так и не привезла. «Обстоятельства изменились, мам, извини». Мне шестьдесят три года. Двое взрослых детей. Четверо внуков, которых я вижу по праздникам. И телефон, который звонит только когда приходят уведомления от Сбербанка. Вечером я сидела на кухне, смотрела на этот проклятый телефон и думала: это точно всё, что я заслужила? Полжизни отдала детям...

— Люда, а ты куда? Я застыла в прихожей с сумкой в руках. Девять утра. Я просто хотела выйти в магазин. Просто. Выйти. В магазин. — В «Пятёрочку», Витя. За хлебом. — А зачем? Вчера же покупала. — Вчера был батон. Сегодня хочу бородинский. — Бородинский тебе нельзя, у тебя желудок. Лучше возьми отрубной. И кефир посмотри, вчерашний какой-то жидкий был. Я медленно повернулась. Мой муж сидел на кухне в трениках и майке-алкоголичке, с кружкой чая и видом человека, который управляет космической станцией...

Борщ на плите булькал уже третий час. Говяжий, наваристый — как Андрей любит. Картошка с укропом остывала под полотенцем. Я старалась. Честное слово — старалась. Потому что знала: сегодня он придёт с отпускными. И нам предстоит тяжёлый разговор. Точнее — мне предстоит тяжёлый разговор. Потому что пакеты в спальне я спрятала ещё до обеда. И с каждым часом они жгли мне совесть всё сильнее. Андрей вошёл усталый, но довольный. Чмокнул меня в макушку, скинул ботинки. — Пахнет обалденно. Что празднуем? — Тебя жду, — я улыбнулась...

Документы на развод лежали на кухонном столе уже три дня. Рядом — две чашки с остывшим чаем. Мы с Сергеем сидели напротив друг друга и молчали. Двадцать пять лет брака. Дочь взрослая, живёт отдельно. Сын в армии дослуживает. Дом — выплачен. Дача — построена. Казалось бы — живи и радуйся. А мы вот — разводимся. — Ну что, — сказал Сергей, не поднимая глаз. — Подписываем? Я взяла ручку. Рука не дрожала. Странно, думала — буду плакать. А внутри — пустота. Как мы дошли до этого? Если честно — сама не понимаю...