Записки неуравновешенной.

Была в семье Муравьёвых старая, как мир, и вечная, как Вселенная, тема. Её звали Шуба. Вернее, её звали «У Меня Нет Шубы, а У Всех Есть». Это была форма семейного богослужения, литургия, где мать, Елена Петровна, выступала в роли и пламенной проповедницы, и главной жертвы одновременно. Отец, Геннадий Семёнович, исполнял роль алтаря, на котором эта жертва приносилась ежедневно, за ужином и по выходным. «Гена, — начинала Елена Петровна с тоской, глядя в тарелку с котлетой, похожую на бездонную пустоту своей жизни, — у Катьки с третьего этажа — норка...

После переезда в другой город, Марина несколько дней жила на ходу. Коробки, ключи, временная усталость, которая не отпускает даже ночью. В тот день муж поехал оформлять документы на машину, а Марина и дети, чтобы не сидеть в пустой квартире, отправились в импровизированное путешествие. Шли без карты, подчиняясь лишь любопытству и усталости ног. Лёве было шесть, Асе четыре. Они просто шли. Без цели. Город тянулся улицами, потом вдруг оборвался. И вывел их в лесопарк на окраине. Воздух здесь был гуще и тише городского, пах сырой хвоей и прелой листвой...

Арина покидала здание языковых курсов, пребывая в уверенности, что лично возродила эпоху Ренессанса. В состоянии, которое физики назвали бы «нарушением законов гравитации». Она не шла, она парила в сантиметре над асфальтом. Сегодняшний день обрёл в ней своё идеальное воплощение. Новый сарафан сидел так, будто его шили не портные, а скульпторы. Укладка подчинилась с первого раза, что по статистике случается реже, чем солнечное затмение. А в её глазах играла та самая смесь озорства и лукавства, которая, как ей казалось, превращала простое «здравствуйте» в интригующее «а что было дальше?»...

Анастасия пребывала в состоянии перманентного свидания. Эти встречи напоминали один долгий день сурка, где менялись только лица кавалеров, а декорации оставались прежними: одинаковые кафе, стандартные вопросы, предсказуемые комплименты. Когда в её цифровую жизнь постучался Алексей с предложением встретиться, она решила устроить культурную диверсию. «А давай в театр?» — бросила она вызов в переписку, словно перчатку. Алексей перчатку поднял. С первых же шагов по-театральному фойе Анастасия почувствовала себя туристом в незнакомой стране...

Бывают в жизни дни, когда душа просит тишины и покоя даже от собственных глаз. Наша героиня, особа с лёгким минусом в глазах и солидным плюсом к фантазии, решила устроить такой день себе и своему зрению. Очки, эти вечные спутники, издающие лёгкий скрип у висков, были сняты, и она погрузилась в мир мягких контуров и благородных размытий. День прошёл в трудах и отдохновении. Она готовила обед, где очертания луковицы напоминали ей грушу, а картофелина яйцо. Убиралась в комнате, водя тряпкой с тем благородным усердием, с каким подметают уже чистый пол в парадной зале...

Есть фобии обычные. Кто-то боится пауков, кто-то высоты. Моя же личная нервная система заключила контракт на эксклюзивный ужас с гражданской авиацией. Я боюсь летать с таким эпическим размахом, что перед любым вылетом я прохожу ритуал трёх бессонных ночей. Не спать — это священный долг. Так я приношу себя в жертву всевышним авиадиспетчерам. Легче было бы родить ещё одного человека. Где-нибудь в пустыне. Ночью. Без эпидуральной анестезии и моральной поддержки. В надежде на спасение я набрела на статью от авиакомпании «РусЛайн» под названием «Как не бояться летать»...

Есть люди православные, а есть православнутые. Это те, кто умудряется переживать за всё на свете, ломать лоб в молитве и параллельно пытаться уловить тайный сигнал от Всевышнего... подмигнул Он или показалось? К последним, со всем пылом ревностных подвижниц, готовых спасать мир, относились две подруги. И была у них не то чтобы идея, а скорее чувство, что душа, подобно холодильнику после Нового года, требует капитальной чистки. Все эти залежалые обиды, просроченные уколы совести, комки мелкой лжи, всё это тянуло ко дну и мешало плыть по течению к свету...

(Участвую в конкурсе «Письмо Деду Морозу» от @masterskaya_a_f  и @lada_fm) Это снова я, твоя вечная заочница из Армении. Та самая, которой уже как-то неприлично писать письма волшебнику, но очень нужно. В прошлом году я, кажется, просила у тебя дом. Не то чтобы ты проигнорировал, я всё ещё живу в съёмной квартире с видом на Арарат, за что спасибо. Но дом, знаешь ли, он не столько про стены, сколько про чувство, что твой угловой диван никуда не денется. Или тебя снова не попросят на выход. Знаешь, моё летоисчисление событий стало считаться домами и квартирами...

Был обычный июньский месяц, когда жизнь Яны и Олега Артюковых решила резко свернуть на обочину абсурда и встать на паузу. Сначала Яна ранним утром, увлеченная мыслями о вечном, сломала ногу без объявления войны. Серьезно, со смещением. Врачи подошли к делу с усердием, достойным возведения моста через Волгу, и торжественно вживили в женщину штифт. Она вернулась домой, осваивая роль бравого пирата на костылях, где сокровищем было дойти до кухни, не споткнувшись о ковер. Казалось, форс-мажорный бюджет семьи на неприятности был исчерпан...

Говорили, что напольные часы в доме Виктории достались ей не столько по наследству, сколько по некой странной прихоти судьбы. Их когда-то сделал её дед, Аркадий Сергеевич, человек с уверенными руками и упорным характером. При жизни он был лётчиком-испытателем и это, признаться, чувствовалось в каждом винтике часов. Точность, тщательность, немного скрытого жара. После его смерти тяжёлый корпус переехал в дом внучки и осел в углу, ожидая чего-то, что никто не мог бы определить. Механизм боя был сломан давно...

Пять лет назад, на плоской крыше термопарка, залитой августовским солнцем, разворачивался обычный ритуал. Четыре женщины, сбежавшие от привычных ролей, устроились на лежаках. В их руках запотели бокалы, а в воздухе висела редкая, сладкая тишина, лишённая навязчивого эха детских голосов. Тишину резал на ровные полоски только монотонный, гипнотический плеск. В нескольких шагах, в маленьком бассейне, сидел мальчик. Он методично, как поршень древней гидравлической машины, черпал ладонями воду и выливал её обратно...

В душе Тамары, обычной женщины с сумкой-шопером и списком дел в телефоне, жила другая. Её тёмный двойник, её alter ego — мадам Гадюкина. Существо, рождённое не из злобы, а из тысячекратного наблюдения за тем, как наглость попирает простую вежливость. Обычно она спит. Но иногда, от толчка в спину реальности, просыпается. Вот такое пробуждение и произошло в кафе, где за каждой чашкой стояла своя небольшая драма ожидания. А аромат молотых зёрен смешивался с лёгким электрическим напряжением людей, считающих минуты до своего заказа...