Писательница поневоле | Мария Берг

Чай она заварила себе и мужу — для меня оставила кипяток и короткое “заваришь сама”. Вот так, с самого утра, день за днём. Я смотрела на два аккуратных бокала — кружку с бабочками поставили поближе к раковине: мол, ты у нас гостья — сама себе хозяйка. Странно, не правда ли. Вроде бы, невестка. Жена, между прочим. Живу здесь уже четыре года. Ребёнка общего растим. А ощущение — будто в долгой командировке на чужой кухне. — Ты сахар не сыпь, он Серёже вреден, — слышу голос Нины из прихожей. — Ага, — бросает свой муж...

Вы когда-нибудь просыпались ни свет ни заря, чтобы хоть немного выжать из утреннего покоя?.. Вот и я – только поставила чайник, достала хлеб из морозилки, а он, Сергей, в дверях кухни – с бодрым лицом, будто за ночи набрался такого счастья, что с ним напополам слишком тяжело делиться. – Марин, готовься, к вечеру народ будет. Я их пригласил, старых друзей – вспомнил, как мы с Пашкой, у него сегодня день рождения... – и вот этот всё обещающий росчерк: «Я их пригласил». Подумалось – вот бы пригласил сам и накормил их тоже сам… Знаете, самое обидное не то, что гостей позвали...

Если честно, я ждала этот день с каким-то тревожно-торжественным чувством. Юбилей всё-таки — у главы семьи, моего супруга Сергея. Пятьдесят. Хотела сделать как в настоящей семье: чтобы дети перебегали босиком между комнатами, чтобы дом был полный шума, салатов, важных хлопот и нежной, тёплой суеты. Такая, знаете, семейная идиллия с запахом печёных яблок, с тостами и, может быть, даже парой смешных казусов — ну, как это бывает у нормальных, взрослых людей. У нас, конечно, было чуть иначе. Часа за два до прихода гостей я устала так, будто тянула плуг в поле — всё одной рукой...

Последнее время я часто ловила себя на том, что просто стою у окна и смотрю вниз — на унылый двор и старый, растрескавшийся асфальт. Смотрю как будто туда, куда возвращаются чужие слова, случайные взгляды, отрывки недосказанных фраз. И всё кажется — вот сейчас проскользнёт знакомый силуэт: Александр вернётся с рынка, захлопнет дверцу старого «Москвича», замахает мне рукой, как когда-то. Но Александр не вернётся. Уже год, как его не стало. Квартира осталась… мне? Или нам? Или просто — дом, где теперь всё будто не на своих местах...

— Я всё устроил. Квартира теперь наша, — сообщил муж с той улыбкой, которая обычно означает — он не спросил меня. Я машинально вытерла руки о полотенце — только что помыла кружки после завтрака — и сразу поняла: что-то не так. Эта строка, слишком лёгкая, как будто вопрос уже снят, а я всего лишь поставлена перед фактом. «Наша» — это, кажется, про него и кого-то ещё, но не про нас. Или, правильнее сказать, не в том порядке. — Ты уверен, что «наша»? — спросила, осторожно. Он махнул рукой небрежно, заставляя раздражение во мне вырасти ещё на пол-тона: — Всё юридически как надо...

Едва я распаковала последнюю коробку, свекровь уже стояла за плечом и давала указания, как раскладывать постельное белье. — Вот сюда красное, сюда — синие комплекты, а это не пихай к наволочкам, они потом пахнут сыростью, — чеканила она, одновременно привычным движением поправляя одеяло на кровати, будто метила территорию. Я молча сгибалась над коробкой — не привыкла спорить, да и уставшая после переезда до дрожи в коленях. Муж куда-то вышел — то ли разгружать ещё вещи, то ли улизнуть хоть на пять минут...

— С сегодняшнего дня мы поступаем иначе, — сказал свёкор и щёлкнул выключателем, будто показал: теперь всё по его. Я невольно вздрогнула — лампа, кажется, мигнула сильнее обычного, и в короткой тишине было слышно, как на кухонных часах отмеряют секунды. Все сидели по своим местам: свёкор у окна, рядом с ним его новая жена Лидия Степановна — прямая, строгая, с видом школьной учительницы, что привыкла объявлять перемены для целого класса. Муж мой, Паша, мотал в руках свой телефон — то ли искал поддержки в экране, то ли прятал глаза...

Я сидела на чужой кухне, слушая, как в гостиной обсуждают меня — будто меня здесь вовсе нет. Стол был накрыт, но я не притрагивалась ни к салату, ни к картошке — всё внутри застряло в горле комом. Со стороны казалось, будничный вечер: свет жёлтой лампы на кафеле, пар от кастрюли. Но каждая деталь говорила, что я тут — не своя. Даже трещина на чашке, выданной мне для чая, казалось, намекает: временно, не задерживайся. В гостиной, за тонкой стеной, гулко переговаривались — слова проскакивали сквозняком между дверью: — Надолго они здесь…? — Конечно, нет! — резко ответила хозяйка...

Вы когда-нибудь просыпались среди ночи с ощущением, что в доме кто-то чужой? Всё вроде бы на своих местах: зонтик в прихожей, чашка у плиты, ночной свет под потолком. И только на душе — как будто крошечный камушек попал в ботинок: сначала почти не замечаешь, а потом не можешь сделать ни шагу спокойно. Я стояла у окна, смотрела на спящий двор. Майская ночь, тепло, запах яблонь. Где-то в темноте качнулась тень — это наша новая соседка возвращалась домой поздно. Ну какая она мне соседка? Просто — бывшая жена моего мужа...

— Ну что, мама, кто у тебя теперь важнее? Я или она? — выдохнула я, прижимая ладони к горячей кружке. Окно в кухне покрылось каплями — дождь моросил с утра, будто природа решила плакать вместе со мной. Мне казалось, что этот ремонт мы делали всей душой, через усталость и боль — и вдруг за спиной всё уже решено без меня. Плита щёлкнула, чайник зашипел. Я смотрела, как дрожит мама — не от холода, скорее, от того, что вот-вот придётся говорить неприятное. Табуретка под ней вздыхала, как и я самой — устало, смиренно...

Первое утро весны выдалось обманчиво теплым. Я тихо сидела в кухне, словно лишняя тень среди светлых стен. На плите закипал чайник, его дрожащий свист почему-то раздражал сильнее обычного. Внуки еще спят, а дочь с зятем уже что-то шепчутся в коридоре, будто я совсем не слышу. Вот так всегда: день начинается не с молитвы, а с тревоги. Сегодня я проснулась чересчур рано — и сразу вспомнила о вчерашнем разговоре, как будто он никуда не исчез за ночь. Эта мысль — про ту самую, любимую, “нашу” комнату...

Иногда я думаю: как много умещается в слове «молчи». В нём — привычка делать всё гладко, привычка проглатывать недовольство, улыбаться, когда внутри хочется только сесть в угол и обнять себя, как маленькую девочку. Я привыкла быть «миротворцем». Да, именно так меня в шутку называла свекровь — «ты, Наташа, умеешь любую бурю укрыть покрывалом: вот только самой под этим покрывалом как дышится?» Тысячу раз, наверное, за эти десять лет я совершала свой внутренний обряд: умножить все обиды на ноль, погладить...