Скрытая любовь

На следующий день лаборатория 514 превратилась в поле битвы, где враждующими сторонами были мы сами, а оружием — тишина. Я пришла, как обычно, в девять утра. Он уже был на месте. Мы обменялись кивками — сухими, профессиональными, — и всё. Ни «доброго утро», ни вопроса о том, как доехала. Только кивок. И это было в тысячу раз хуже, чем если бы он притворился, что ничего не произошло. Это было признанием. Признанием того, что произошло нечто настолько значимое, что даже наша отлаженная система притворства не могла его переварить...

После вечеринки между нами повисло новое, хрупкое перемирие. Мы не обсуждали тот танец, но он витал в каждом нашем взгляде, в каждой неловкой паузе. Работа шла своим чередом, но теперь, когда наши руки случайно соприкасались над клавиатурой или когда я передавала ему чашку кофе, по коже пробегали крошечные молнии. Мы научились работать в тишине, но эта тишина стала громкой, наполненной невысказанными вопросами. И всё шло к тому, что одна из нас должен был сделать шаг. Или оступиться. Это случилось...

Лера закатила грандиозную вечеринку по поводу защиты своего диплома. «Обязательно с Кириллом! — требовала она. — Я хочу видеть вас в нормальной обстановке, а не за научными дебатами!» Отказаться было невозможно — это вызвало бы ненужные вопросы. Орлов воспринял приглашение как очередную «полевую сессию». «Социальное взаимодействие в неформальной среде, — констатировал он, изучая смс. — Полезно для укрепления легенды. Но ограничимся тремя часами». Я кивнула, но внутри всё сжалось. Вечеринка, музыка, толпа — всё, что он ненавидел, и всё, где наша хрупкая игра могла дать сбой...

Новый график внёс в мою жизнь железную ритмичность. Каждое утро я приходила в лабораторию 514 не как гостья, а как полноправный участник. Мой стол стоял напротив его, у окна, и первые лучи солнца падали сначала на мои стопки бумаг, а потом добирались до его монитора. Работа поглотила нас с головой. «Геномный часовой» был не просто проектом, это была вселенная, полная данных, гипотез, слепых аллеев и редких, ослепительных озарений. И самым странным открытием для меня стало то, как незаметно наша вынужденная близость превратилась в нечто само собой разумеющееся, а затем — в нечто желанное...

Первые дни после возвращения из Новосибирска прошли в странном вакууме. Мы больше не играли в еженедельные свидания — в них отпала необходимость. Легенда укоренилась настолько прочно, что даже деканат перестал бросать на нас оценивающие взгляды. Мы пересекались в коридорах, на кафедре, обменивались кивками, но та ночная откровенность в поезде повисла между нами неловким, но тёплым облаком. И именно тогда Орлов сделал свой ход. Он вызвал меня в лабораторию не для отчёта по «эксперименту», а для делового предложения...