Скрытая любовь

На следующий день лаборатория 514 превратилась в поле битвы, где враждующими сторонами были мы сами, а оружием — тишина. Я пришла, как обычно, в девять утра. Он уже был на месте. Мы обменялись кивками — сухими, профессиональными, — и всё. Ни «доброго утро», ни вопроса о том, как доехала. Только кивок. И это было в тысячу раз хуже, чем если бы он притворился, что ничего не произошло. Это было признанием. Признанием того, что произошло нечто настолько значимое, что даже наша отлаженная система притворства не могла его переварить...

После вечеринки между нами повисло новое, хрупкое перемирие. Мы не обсуждали тот танец, но он витал в каждом нашем взгляде, в каждой неловкой паузе. Работа шла своим чередом, но теперь, когда наши руки случайно соприкасались над клавиатурой или когда я передавала ему чашку кофе, по коже пробегали крошечные молнии. Мы научились работать в тишине, но эта тишина стала громкой, наполненной невысказанными вопросами. И всё шло к тому, что одна из нас должен был сделать шаг. Или оступиться. Это случилось...

Лера закатила грандиозную вечеринку по поводу защиты своего диплома. «Обязательно с Кириллом! — требовала она. — Я хочу видеть вас в нормальной обстановке, а не за научными дебатами!» Отказаться было невозможно — это вызвало бы ненужные вопросы. Орлов воспринял приглашение как очередную «полевую сессию». «Социальное взаимодействие в неформальной среде, — констатировал он, изучая смс. — Полезно для укрепления легенды. Но ограничимся тремя часами». Я кивнула, но внутри всё сжалось. Вечеринка, музыка, толпа — всё, что он ненавидел, и всё, где наша хрупкая игра могла дать сбой...

Новый график внёс в мою жизнь железную ритмичность. Каждое утро я приходила в лабораторию 514 не как гостья, а как полноправный участник. Мой стол стоял напротив его, у окна, и первые лучи солнца падали сначала на мои стопки бумаг, а потом добирались до его монитора. Работа поглотила нас с головой. «Геномный часовой» был не просто проектом, это была вселенная, полная данных, гипотез, слепых аллеев и редких, ослепительных озарений. И самым странным открытием для меня стало то, как незаметно наша вынужденная близость превратилась в нечто само собой разумеющееся, а затем — в нечто желанное...

Первые дни после возвращения из Новосибирска прошли в странном вакууме. Мы больше не играли в еженедельные свидания — в них отпала необходимость. Легенда укоренилась настолько прочно, что даже деканат перестал бросать на нас оценивающие взгляды. Мы пересекались в коридорах, на кафедре, обменивались кивками, но та ночная откровенность в поезде повисла между нами неловким, но тёплым облаком. И именно тогда Орлов сделал свой ход. Он вызвал меня в лабораторию не для отчёта по «эксперименту», а для делового предложения...

Обратная дорога из Новосибирска была другой. Тишина в нашем купе была уже не неловкой, а насыщенной, почти осязаемой, как после грозы, когда воздух чист и полон смысла. Мы отвоевали место в общей реальности, сокрушив общего врага, и теперь были связаны чем-то большим, чем контракт — соучастием в битве. Но напряжение дня требовало выхода. И когда проводница прошла с тележкой, предлагая чай, кофе и «прочее», Орлов неожиданно остановил её и купил небольшую бутылку красного вина и два пластиковых стаканчика...

Постерная сессия — это ад для интровертов и рай для сетевых охотников. Ты стоишь рядом со своим научным постером, а мимо тебя проплывает поток людей, часть из которых бросает рассеянный взгляд, а часть — задаёт каверзные вопросы, пытаясь понять слабое место твоей работы. Мой постер был посвящён предварительным результатам по тому самому алгоритму, который мы с Орловым доработали в поезде. Я нервничала, но была готова. До того момента, пока к моему стенду не подошла небольшая группа во главе с профессором Мавериным...

Конференция в Новосибирске кипела. Залы лекториев, кулуарные обсуждения, стендовые доклады — всё смешалось в какофонию науки и амбиций. Я старалась быть незаметной, впитывая всё, как губка, но мой внутренний радар был настроен на одного человека — на Орлова. И именно поэтому я заметила, как его лицо резко помрачнело, когда в главный зал вошёл профессор Маверин. Тот самый, чьё имя он произнёс в поезде с такой горечью. Маверин был полной его противоположностью: улыбчивый, гладкий, в идеально сидящем...

Командировка на конференцию в Новосибирск стала для меня неожиданностью. Мой научный руководитель, профессор Семёнов, внезапно заболел, и его место в списке участников, по сложившейся негласной договорённости, занял Орлов. А я, как его «ассистент» по новому проекту (и, как все думали, по жизни), автоматически отправилась следом. «Это будет полезно для вашего профессионального роста, Петрова, — сухо констатировал он, вручая мне проездные документы. — И, кроме того, соответствует логике развития нашего социального эксперимента...

Мой код был в тупике. Я билась над ним третий день, и он напоминал не изящную логическую конструкцию, а лабиринт, где каждый поворот заканчивался стеной. Задача была сложной — оптимизировать алгоритм поиска паттернов в огромном массиве генетических данных. Мой подход был громоздким, ресурсоёмким, и я чувствовала, что где-то рядом существует элегантное решение, но мои мысли ходили по кругу, упираясь в одни и те же логические барьеры. В назначенные четырнадцать часов я пришла в лабораторию 514 с тяжёлым чувством...

До этого момента Кирилл Владимирович Орлов существовал для меня в двух ипостасях: грозный профессор, разбивающий аспирантские надежды одним взглядом, и холодный тактик, ведущий наш странный социальный эксперимент с клинической точностью. Но в актовом зале, на общеинститутском семинаре, я увидела третьего Орлова. Того, кого, кажется, не видел почти никто. Того, кто жил не в мире людей, а в мире идей, и этот мир был для него бесконечно прекрасным. Он выходил к трибуне неспешно, поправляя микрофон. В зале притихли — не из благоговения, а из привычной осторожности...

Лера, моя лучшая подруга и невольная виновница всего этого бардака, сгорала от любопытства. Она требовала «очной ставки», «вживую инспекции» и «разбора полётов за кофе с круассаном». Согласно протоколу, личные темы были исключены, но Лера, с её радаром на нестыковки, представляла собой угрозу целостности всего эксперимента. После долгих внутренних дебатов я сообщила об этом Орлову. Он выслушал, постучал пальцами по столу и вынес вердикт: «Встреча необходима. Это стресс-тест для нашей легенды в условиях близкого контакта с эмоционально вовлечённым субъектом...