Вика Белавина

Пальто было не моё — бирюзовое, с тяжёлой подкладкой, как у людей, которые знают, как пережить февраль. Мне его выдали в химчистке по ошибке: те же инициалы на квитанции — «В.К.». Я — Вика, какой-то другой человек — тоже, только с другой жизнью и бирюзовым вкусом. В левом кармане пальто лежала сложенная вчетверо записка. «Позвони, пока не поздно. — В.» — Очень тонко, — сказала я в пустоту. — Это я сама себе или кто-то посторонний мне как будто я сама себе? В правом кармане — маленький, смешной металлический ключик с цифрой 47...

Позвонила Ира: — Вика, у нас беда. Ральф больше не спускается по лестнице. Сидит наверху и плачет. Ему двенадцать, да, но он всегда бегал как молодой. Врач посмотрел на площадке, сказал: «Возраст, артроз». Дал обезболивающее — не помогло. Я не верю, что за неделю собака «состарилась». — Давайте я приеду. Посмотрю Ральфа и… лестницу, — добавляю. — Иногда дело в ступенях, а не в коленях. Дом — таунхаус, две лестницы: от входа на второй этаж и дальше на мансарду. На верхней площадке — золотистый метис лабрадора, крупный, «teddy bear» с мудрыми глазами...

В примерочной было то самое освещение, которое не любит никого: честное, как бухгалтер. Одно большое зеркало на троих, занавески шуршат, консультантка терпеливо говорит «сразу покажете?», а мы — три незнакомые женщины — стоим в разных степенях раздевания и переосмысления жизни. — Мне сорок пять, — первой нарушает паузу женщина в песочном пальто. — Поздно уже собаку? — Поздно кого? — спрашиваю, не поднимая бровей. — Собаку, — повторяет она и смотрит на своё отражение, как на собеседника. — Или не собаку...

Субботнее утро обожает рынки: пар от самоваров, горки мандаринов, голоса через мегафон и вечный спор о том, что кому «полезно». Я пришла за овощами и кормом, но ноги как-то сами вывели к рыбному ряду: серебристые спины, лёд хрустит, продавцы ловко меряют «на глаз — как раз для вашей кошки». — Девушка, берите минтай! — мужчина в фартуке подмигивает. — Кошке полезно, хвостик блестеть будет. — А у меня кот без хвоста, — мимо проходит бабушка в белом платке и улыбается. — Тоже блестеть должен? — Ещё как! — не сдаётся фартук...

Утро было липким от снега и мелких дел. Я поймала маршрутку у аптеки — надо было доехать до рынка: купить корм, овощи и те самые нитки, которыми бабушки на скамейках чинят целые жизни. Народу много, воздух пахнет варежками и резиновыми ковриками. Водитель ворчит, как радиоприёмник на плохой волне. У самой двери — переноска, накрытая полотенцем с клубникой. На повороте она слегка съехала, скрипнула, а изнутри — короткий писк, как запятая в длинном предложении. — Это ещё что за зоопарк? — первым высказался мужчина в пуховике, подпирающий поручень...

Кафе было тем самым зимним убежищем, где за стеклом — февральное месиво, а внутри — корица и люди, которые делают вид, что у них нет дел. Я зашла просто согреться: двадцать минут до следующей записи, перчатки в карман, «капучино, пожалуйста, не слишком горячий». — Можно к вам? — спросила девушка в огромном шарфе. — Тут у окна холодно, а я сейчас как чихну — испугаю пол-кафе. — Конечно, — сказала я. — Садитесь. Она уселась, сняла шарф, и выяснилось, что под шарфом — лицо «после двух ночей без нормального сна»...

Ночной снег лепил глаза так старательно, будто пытался стереть город и переписать его с чистого листа. Я шла по двору, считая подъезды, как ступеньки к нормальному сну: «первый, второй…» — нужный оказался третьим, с табличкой «Лифт не работает». Вызов пришёл минут десять назад: «Кошке плохо, адрес такой-то». Я взяла термокружку с чаем, накинула парку, вызвала такси. Диспетчер по пути ещё раз продиктовала номер квартиры — я повторила. В два ночи даже моя память не спорит. Дверь подъезда не закрывалась — заело пружину...

В почтовом отделении пахло картоном и мокрыми варежками. Люди дышали в общую стеклянную витрину, номерки тикали по табло, как капли по крыше. Я стояла со своей мелочью — открытки для клиентов, на которых кот с нелепо длинными усами желает «здоровья и терпения» — и думала, что терпение в очереди — самое хрупкое. — Следующий! Окно два! — позвала женщина за стеклом, ровная чёлка, аккуратные серьги. — Я не буду, — вдруг сказала бабушка у стойки и отступила на шаг. — Не заберу. Там плохие новости. Она держала в руках уведомление с красной полосой, как подкрашенную трещину...

Я пришла в МФЦ поменять паспорт: фото как у человека, который не выспался десять лет, талончик шуршит в пальцах, номер В-124. В коридоре — как обычно: табуретки, объявления с мелким шрифтом, голос робота: «Окно номер пять». И — переноска. Пластиковая, с синей крышкой, на табуретке у стены. Внутри — янтарные глаза, полосатые брови и такой демонстративный вздох, будто это не мы в очереди, а он. — Чей кот? — спросила девушка с пухлыми щеками и документами в файлике. — Не мой, — отрывается от телефона парень в худи...

Тётя Мила готовила каравай, а в семейный чат прилетело «то самое» видео. Кто и зачем — разберёмся по переписке и свидетелям. Я держала переноску на коленях, а водитель такси выслушивал от меня лекцию про кондиционер — у котов насморк начинается с сквозняков, а у людей — с семейных чатов. На экране мигнуло уведомление: «Семья // срочно смотрите». Две минуты тишины, и вдруг — пальба сообщений, будто кто-то уронил кастрюлю на плиту. [Тётя Мила]: Каравай выходит, ставлю рушник! [Колька-дядя]: Кто заберёт...

Я возвращалась с вечернего выезда — кот Штраус после стоматологии отказывался есть паштет, а потом внезапно съел варёную курицу и заснул на батарее. На лестничной площадке моего этажа пахло мокрой пылью и супом из пакетика. Я уже доставала ключи, когда из-за стены протянулся звук, который обходится без слов: детский плач. Не «выплакаться и успокоиться», а пилой: вдох — вдох — задержка — высокий визг, потом сип. У меня в голове щёлкнуло профессиональное: тайминг плача — это почти как температура у пациентов...

Меня позвали «на бигля». Так и сказали в трубку: «Вика, выезд? Он всё грызёт, воет, писает, когда остаётся один. Мы уже не живём, а караулим». По голосам — они: пара, которая давно говорит во множественном числе, но делает всё по очереди. Пёс — Марс, десять месяцев, рыжие уши, нос как пылесос и глаза «сделайте с этим миром что-нибудь срочно». У входа пахло мокрым поводком и кофе, в прихожей лежал коврик с надписью «Welcome», который Марс уже превратил в «Wel…». Аня поправляла резинку на хвосте, Глеб — рукав свитера...