Детство у бабушки.

Честно говоря, я никогда не думала, что семейная жизнь начинается не с медового месяца, а с грязных кроссовок в коридоре. Причём кроссовок не мужа, а его брата. Квартира — моя. Купленная ещё до брака, в ипотеку, которую тянула одна, без всяких «папа помог» и «мама подсобила». Две комнаты, кухня метров десять — не хоромы, но для меня это был символ: свой угол, своя крепость. Я пустила туда Романа, когда решили расписаться. Всё чинно: расписались, шампанское, тёща с розами, свекровь с кислой миной...

Чемодан стоял в углу спальни, как немой укор. Синий, потертый, с наклейкой из Сочи, которую Аркадий так и не отодрал. Он шутил тогда в аэропорту, мол, пусть будет память о счастье. А счастье кончилось быстрее, чем та поездка, хотя сама поездка длилась всего неделю. Раиса сидела на кровати, босая, в старых спортивных штанах и растянутой кофте, и смотрела на этот чемодан. Два года, как она вышла замуж. Два года, как живёт в квартире свекрови. Два года, как терпит. Иногда казалось, что она и не жена вовсе, а квартирантка, которую забыли выселить...

Лилия возвращалась домой после работы — сумка на плече, пакет с продуктами в руке, настроение так себе. В лифте зеркало, она глянула на себя: лицо усталое, волосы торчат, губы обветрились. Ну да, красота уже не первосвежая, тридцать девять лет — всё-таки не девочка. Но в общем-то держится: фигура нормальная, джинсы сидят, куртка ещё из прошлой осени, но приличная. Главное — ключи в руке, сейчас откроет дверь, и тишина, любимый чайник зашумит, можно расслабиться. Открывает дверь — и тут же ощущение, что дома не она, а какой-то чужой мужик...

Лиза всегда говорила, что в её доме — скромность. Не в том смысле, что бедность, а скорее порядок без излишеств. Ничего лишнего, всё своё, честно заработанное. Комод в спальне — икеевский, пусть и с покосившейся дверцей, но родной. Стол на кухне — подарок от папы, ещё до его смерти. Даже плитка на полу — та самая, что они с Михаилом выбирали два года назад, споря до хрипоты: он хотел серую «под бетон», она настояла на светлой, «чтобы глаза отдыхали». И вот в этом аккуратном, выстроенном по кирпичику уюте у неё была только одна настоящая драгоценность...

В тот вечер картошка пахла горелым, а нервы — обидой. Валерия сидела на краю продавленного дивана и ковыряла ногтем трещину на старом журнальном столике. На плите что-то булькало, шипело, и запах масла сгоревшей луковицы расползался по их однушке. Никита, её муж, привычно уткнулся в телефон, играя в какую-то стрелялку. Телевизор жужжал новостями, которые никто не слушал. — Никит, — тихо сказала Лера, — а давай хотя бы этот столик выбросим? Ну, правда, на помойке такой же валяется. — Ты ж сама говорила: «Пусть постоит, пока нормальный не купим»...