Людмила Журавлёва | Читаем и Пишем

Павел приехал рано утром. Деревня ещё дремала - лёгкий туман стелился по земле, а из труб уже кое-где тянулся дым. Он вышел из машины, поморщился от прохлады и потянулся. Воздух пах печкой, сырой землёй и чем-то родным. Тишина стояла такая, будто и время здесь ходит босиком, чтобы не шуметь. Дом деда встретил его молчаливо. Пол вытертый, обои выцвели, но всё стояло на своём месте. Кровать с подушками, запах старого белья, добротный кухонный шкаф с выщербленным углом. Павел прошёлся босиком, включил чайник, потом надел куртку и вышел...

Он ехал долго. Сначала электричка - та, что гремит так, будто каждую минуту готова рассыпаться. Потом автобус, в котором трещали окна и пахло соляркой. Последние пять километров - пешком. Деревня оказалась отрезана от мира, как бабушкин сундук на чердаке: запылённый, но не забытый - просто спрятанный подальше. Никита остановился у покосившегося указателя. Три доски, на одной кое-как выведено: Лапино. Ни тебе "добро пожаловать", ни даже намёка на маршрут. Всё молчит. Только ветер треплет листву и гонит по дороге тонкую пыль...

Иногда всё начинается с мелочи. Шорох за спиной, тонкая нить запаха пыли, что врезается в память. Или - стопка книг, покрытая слоем времени, с которой ты точно не собирался иметь дело. Так было и с Димой. Он вообще не планировал туда лезть. Просто искал каталог "Литературоведение. 1970-1985". Вечно его кто-то таскал, как будто в восьмом классе пишут реферат о Фадееве. А полка в дальнем углу, за которой раньше хранили годовые отчёты и ветхие энциклопедии, стояла тихо, как мебель у бабушки в доме, куда давно никто не наведывался...

Пётр Буров с трудом развернулся к выходу из операционной, сердце будто не отпускало мысли, от которых так хотелось сбежать. Смена хирурга подходила к концу, и каждый шаг отдавался тяжёлым эхом усталости. Мысли рвались домой - к дочке, которая уже несколько дней простужалась, кашляла по ночам и просила, чтобы папа не уходил далеко. Он смутно представлял, как Оля дёргает за одеяло, как её горячее лоб касается его ладони. И это тревожило его больше, чем тысячи операций, проведённых за годы. - Пётр! Ты где? - голос медсестры рвал на части концентрацию...

Кирилл забежал в новую квартиру первым. Не потому что спешил - просто устал сидеть в машине. Четыре часа дороги, пробки, запах коробок, перекричавший музыку радио... А тут - свежая краска, пустые стены и эхо в коридоре. Мама где-то возится с ключами, папа ворчит, пытаясь вытащить ящик из багажника, а Кирилл уже прошёлся босиком по ламинату и ткнулся носом в кухонную дверь. - Можно я в той комнате буду? - крикнул он в сторону лестничной площадки. - Сначала разберёмся, где чья! - отозвался отец. - И проверь, есть ли свет...

Когда он впервые открыл дверь, запах был свежий, почти аптечный. Немного лавандовый, с тонкой ноткой чего-то мятного. Он даже не сразу понял, что именно цепляет. Просто ощутил: в комнате до него кто-то жил. Не вчера, конечно, но... недавно. Как будто в воздухе осталась тень дыхания. Квартира была обычная. Стандартная двушка в панельной пятиэтажке. Чисто, тепло, мебель старая, но аккуратная. На кухне - кружки в ряд, на подоконнике - засохший кактус. Надежда Петровна, хозяйка, встретила у подъезда с мешком картошки и молчаливым уважением...

Утро было, как обычно. Наталья открыла аптеку, включила свет, проверила кассу, расставила витрину. В десять с хвостиком пришёл первый покупатель - пожилая женщина с высоким давлением. Потом мужчина с поясницей, потом - ребёнок. Он появился у окна, когда в аптеке было пусто. Маленький. Лет семь, не больше. Куртка с чужого плеча, глаза серьёзные, как у взрослого. Он не сказал ни слова. Просто протянул мятый листочек и сложенную сотенную купюру. - Здравствуй... - осторожно начала она. - Что тебе? Он кивнул на листок...

Когда Настя подписывала договор аренды, риелтор весело улыбался: - Самый тихий этаж, поверьте. Никого над вами, даже пыль не летает. Рай для тех, кто любит тишину. Тишина ей и нужна была. После развода, после съёмных комнат с соседями, после шума и чужих голосов - только бы выдохнуть. Пятый этаж старой хрущёвки. Узкий коридор, облупленные стены, но зато - никого сверху. Вроде бы. А потом пришла ночь. И в два тридцать - скрип. Словно кто-то встал с кровати. Потом тихие шаги. Неявные, как эхо. Она замерла...

Алексей приехал в город рано утром. Туман ещё не рассеялся, а маршрутки уже гоняли по старым улицам, которые почему-то казались ему чужими. Всё вроде на месте — те же дома, те же перекрёстки, киоск у остановки, где раньше брали мороженое. Только внутри — пусто. Будто всё это не с ним было, а в каком-то другом фильме, чёрно-белом и без звука. Он подошёл к подъезду, всмотрелся в облупленную дверь. Набрал код. Дверь жалобно пискнула, открылась. Пахло тем же — сыростью, пылью, и чем-то, что не выветривается годами...

Катя приехала в Каменку в середине мая. Автобус рыгнул выхлопом, громыхнул дверью и уехал, оставив её стоять с чемоданом посреди разбитой дороги. Вокруг — ни души. Только ветер. Пыльный, с запахом прошлогодней листвы и чего-то ещё... вроде железа и тоски. Дом стоял чуть в стороне от других. За полем сирени, с проваленным крыльцом и покосившейся трубой. Катя смотрела на него долго. Потом кивнула сама себе, будто дала согласие. — Ну, здравствуй, родной, — сказала вслух. — Жив ещё? Ключ заскрежетал в замке, как старик с больной спиной...