Слушай, что было

— Она хочет твою квартиру, — шепнула соседка. Но у меня был совсем другой план на жизнь. Я стоял у подъезда, прислушиваясь к хриплому дыханию старых ступеней, когда кованая дверь скрипнула и показалась Тамара Никитична. Она поправила косынку, будто пряча в складках ещё несколько секретов, и сурово кивнула в сторону лестничной клетки. — Глазки ей не верь, Илья. В таких глазках отражаются только ключи от чужих дверей. — Да ладно, кто сейчас на квартиру позарится? — попытался я отмахнуться, хотя внутри...

— Оставь эту комнату внуку, — шептал отец, почти касаясь щекой дверного косяка. Я только что сложила последнюю коробку с вещами сына: школьные тетради в клетку, обрывки комиксов, сплющенный мяч, на который он любил садиться, раскачиваясь, когда болтал по видеосвязи с друзьями. Пол из сосновых досок блестел непривычной пустотой, и любое слово дробилось в этой пустоте эхом. Мы стояли напротив друг друга, будто два командующих на пустом поле. — Мы оба потеряли его, пап, — сказала я, стискивая коробку так крепко, что ногти врезались в картон...

— Ты ей не родная, не вмешивайся, — отчеканил Сергей, даже не удостоив меня взглядом. Я смотрела на его широкую спину, как когда-то смотрела на пустые коридоры роддома, где забирала Машу, тогда крошечный, кряхтящий свёрток. С тех пор прошло десять лет. Я знала каждую родинку на её ладонях, знала, как она засыпает, пряча нос в подушку, знала, что по-настоящему пугает её ночами. А он вдруг решил, что этого знания можно не заметить. Субботнее утро начиналось мирно: я жарила сырники, Маша сбивала молоко в пену для какао...

— Развелась? Значит, сама виновата, — бросила Оксана, отпивая кофе у кулера. Её слова звякнули в воздухе, как уронившаяся ложка. В отделе закупок притихли разговоры: коллеги замерли с чашками в руках, сделав вид, что разглядывают графики на стенде. А я лишь выдохнула — медленно, чтобы не дрогнуть. До обеда оставалось пятнадцать минут. В голове бегали мысли, будто пытаясь собрать недостающие пазлы моего прошлого года. Я повернулась к Оксане: — Ты уверена, что знаешь причинно-следственную связь? — Катя, не обижайся, — она пожала плечами, — но нормальная женщина мужа удержит...

Я не сразу поняла, что она имела в виду. Мы с Наташей не виделись лет двадцать, а последние несколько лет я почти не общалась с семьей. Конечно, я знала, что племянница взрослая, что у нее своя жизнь, свои заботы и проблемы. Но было что-то в ее тоне, что сразу поставило меня в тупик. Я стояла в коридоре и чувствовала, как под ногтями начинает подниматься напряжение. Эта фраза — «не обязаны» — не просто нарушала тишину. Она казалась откровенной обидой, или даже чем-то худшим — безразличием. — Ты что-то сказала? — спросила я, стараясь не показать, как сильно она меня задела...

Вечер в доме был спокойным. На кухне царил знакомый уют: запах свежей еды, тихий звук дождя, стучащего по стеклам, и ровное пламя свечей на столе. Мама, как всегда, была в своем элементе, накрывая на стол, улыбаясь и тихо переговариваясь с нами. Папа, уставший после работы, сидел за столом, поглаживая свою чашку с чаем, а брат, что-то шепча себе под нос, все время поправлял свои волосы, словно их невозможно было укротить. Мы были вместе — семья. С этого момента вечер казался почти таким же, как и все остальные семейные ужины...

Я сидела на старом деревянном стуле возле окна, в которое почти не попадало солнечного света. Зима. Ветер, как бешеный волк, выл за окном, потряхивая ветви деревьев. В доме было тихо, только старые часы на стене цокали, как бы напоминая мне, что время неумолимо движется вперед, а я застряла где-то в прошлом. В памяти продолжал крутиться тот момент, когда он ушел — с грохотом захлопнув дверь, как будто в этот день вместе с ним ушло и что-то важное, что я никогда не смогу вернуть. — Ты его прости, он твой отец, — прошептала бабушка, присаживаясь рядом...

— Мама в больнице, а ты на отдыхе? — сосед Сергей Иванович грянул почти как выстрелом, когда я перешагивала порог подъезда, откуда пахло влажной штукатуркой и позавчерашним борщом. — А вы правда думаете, что я лежала на шезлонге с коктейлем, пока мама считала капли из системы? — спросила я, уже понимая, что объяснения будут длинные, будто осенняя электричка, останавливающаяся у каждой будки. — А разве не так? — он поднял густую бровь. — Я вас неделю не видел, а тут с чемоданом, загорелая. Весь двор судачит...

Эти слова прозвучали не как обвинение. Не как гнев. Не как ссора. Хуже. Это было спокойное, уверенное признание, словно диагноз, поставленный давно, а теперь просто озвученный вслух. Я даже не удивилась. Только кивнула и сказала: — Знаю. Но давайте начну по порядку. Потому что ни одна история не начинается с финальной фразы. Её, как правило, долго вынашивают в себе, пробуют не замечать, откладывают на потом. А потом — оно наступает. Я родилась в маленьком городе, где время словно застряло где-то между серединой девяностых и ранними двухтысячными...

Тяжелая дверь больничной палаты закрылась за медсестрой с тихим звоном, и я остался один в комнате, с ним. Старик, который когда-то был воплощением силы, теперь лежал на больничной койке, привязанный к жизни при помощи множества проводов и капельниц. Его взгляд был затуманен, но в нем все равно оставалась тень того самого характера, который я когда-то знал. Он все еще был собой, несмотря на все, что происходило. Я подошел ближе, пытаясь не делать лишних движений, чтобы не потревожить его. Он едва заметно повернул голову в мою сторону, его глаза пытались сфокусироваться, но не могли...

— Хватит жить за мой счёт, — сказала я брату, почти не поднимая глаз от тарелки с салатом. Он стоял на кухне, размешивая что-то в кастрюле, и я была уверена, что он не услышал меня. Но я повторила: — Я говорю, хватит жить за мой счёт. Его рука замерла на несколько секунд. Потом он повернулся ко мне, не совсем понимая, что происходит. — Ты что, с ума сошла? — спросил он с лёгкой насмешкой в голосе. — Что за ерунду ты несёшь? Я подняла взгляд, и его глаза встретились с моими. Он выглядел так, как...

Я стояла в дверном проёме, наблюдая, как Лиза, моя почти семилетняя дочь, с любопытством смотрела на чужую женщину, что сидела на кресле в их доме. Я никогда не видела её раньше, но мне было ясно, что это не просто соседка или подруга. Это она — та самая мачеха, о которой говорила моя мать, и с которой мне нужно было встретиться. Мне всегда было сложно вспоминать своего бывшего мужа, особенно в такие моменты. После его смерти я не хотела видеть эту женщину, но жизнь распорядилась иначе. Когда Лиза пришла ко мне в первый раз, она едва ли сказала мне «мама»...