Записки безумной театралки (и серьезного писателя, между прочим)

Вчера с подругой Олей ходили в Большой зал консерватории (к своему стыду, я здесь впервые) на «Зимний вечер в ритме танго и джаза» – концерт «Виртуозов Москвы» (дирижировал Арсентий Ткаченко). Легкий и искристый, как снег, каким он бывает в погожий солнечный день, которых в этом сезоне еще не было (но непременно будут, главное – верить и ждать!). В нем были мои любимые танго Астора Пьяццолы «Забвение (Oblivion)» – для меня это история о светлой грусти после расставания с любимым человеком: жаль, что это закончилось, но как хорошо, что это было, не всех людей нам удается удержать в этой жизни – и Libertango, после которого всегда хочется жить и танцевать. А во время композиции Нино Роты «Прогулка с Феллини» в памяти возникают наполненные всеми печалями мира глаза Джульетты Мазины и хочется пересмотреть фильмы великого Федерико: жизнь прекрасна даже когда густо перемешана с печалью. И вот пока я шла из консерватории мимо библиотеки, которую люди моего поколения по привычке называют Ленинкой, и мимо ее прекрасных новогодних елочек, зеленых ламп и книжных переплетов, подумала, что декабрь таки просит легкости! На улице сумрачно даже днем, на работе авралы, на душе сгущается тоска… а вот такие концерты напоминают: декабрь хочет легкости… и веры в то, что все будет хорошо. Он вселяет эту веру: когда-нибудь обязательно все будет хорошо. Некоторые называют это сказкой. Но многие продолжают верить в чудо (даже если не признаются вслух). Я еще не решила – верить или не верить. Вот посмотрю в глаза Мазине – и решу.

Майин день Сегодня Майе Плисецкой – 100. Выставки, документальные фильмы (в некоторых и я приняла участие), презентации книг, спектакли… Юбилей еще ни одной балерины не праздновали в России с таким размахом. Вчера я была на спектакле «Майя. Сюита любви» в Кремлевском дворце съездов. Завершающим аккордом было «Болеро» в постановке Мориса Бежара, которое Майя танцевала «очень чувственно», как сказал выдающийся советский и белорусский хореограф Валентин Елизарьев, работавший с Майей над хореографией к фильму «Фантазия» (он, кстати, сегодня в Беларуси – единственный человек, работавший с великой балериной). После вчерашнего «Болеро» в КДС могу сказать: и одиннадцать балерин не смогут заменить одну Майю. Воистину – единственная. Стальной характер, стальной носок в пуантах и потрясающая женская противоречивость. Когда я работала над книгой «Плисецкая. Стихия по имени Майя», об этом рассказывали все – и о замечательных физических данных для балета, и о непростом характере. «А у вас простой?», – вскинулся Родион Щедрин, когда я задала ему вопрос о знаменитом Майином характере. Не знаю, удивилась я. «Уверен, что непростой, – ответил Щедрин. – Женщин с простым характером не бывает. А Майя была на 100% женщиной, не на 99, а именно на 100». И это один из ее секретов. Сегодня вечером иду в Большой: на любимой сцене дают большой вечер в ее честь. Он открывает фестиваль в честь Майи Плисецкой и Родиона Щедрина, с которыми очень дружил маэстро Валерий Гергиев, который руководит сегодня Большим и Мариинским театрами. И фестиваль пройдет в обоих театрах с 20 ноября (день рождения Майи) до 16 декабря (день рождения Родиона). Все я не посмотрю, но о сегодняшнем гала в Большом напишу.

«Каждый выбирает то, что хочет, и пожинает плоды своих желаний», – говорит человек, документальный фильм о котором называется «Жизнь делает лучше, чем ты задумал». Азарий Плисецкий презентовал в Москве книгу «Век Майи» о великой сестре, которой 20 ноября исполняется 100 лет. Азарий и сам – личность легендарная: первые месяцы жизни в Бутырке, куда посадили только что его родившую маму Рахиль после ареста отца Михаила (отца он никогда не видел), первые годы жизни – АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников родины) и поседение в Чимкенте. И в начале 1941 года – возвращение в Москву стараниями тети Суламифь Мессерер. Когда мы летом познакомились с Азарием Михайловичем и шли к Большому театру, он рассказывал, что помнит, как в 1941-м над театром висели дирижабли – защищали от бомбежек. Азарий стал артистом балета, танцевал в Большом (хотя поначалу брать не хотели: мол, слишком много Плисецких). Но Азарию характера было не занимать: младший в большой театральной семье, он закалял характер в лагере и балете. Более десяти лет создавал кубинский балет вместе с трио Алонсо – Алисией, Фернандо и Альберто (тем самым, кто поставил «Кармен-сюиту» для Майи), а потом два десятилетия работал с Морисом Бежаром. Азарий Плисецкий уже написал «Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров» – очень взвешенную в сравнении со страстной и субъективной «Я, Майя Плисецкая». А вот теперь – «Век Майи». Азарию Михайловичу 87 лет, он в прекрасной интеллектуальной и физической форме, и все же я ему искренне сочувствую: презентации идут ежедневно, сегодня четвертая. Но Плисецкий великолепен: прекрасное чувство юмора, самоирония и глубокая внутренняя интеллигентность. Но когда его назвали «настоящим русским интеллигентом», смеялся и он сам, и весь зал. Потому что за несколько минут до этого, отвечая на вопрос премьера Большого театра Игоря Цвирко (обожаю!) о том, что помогает людям его поколения сохранять оптимизм и стойкость, и вот эту интеллектуальную и физическую стойкость (перед этим Игорь рассказал историю, как Лорка Мясин ответил на это: «Для этого нужно быть русским!»), Азарий Михайлович ответил: «Ну, я так ответить не могу». Плисецкие и Мессереры – евреи, поднявшие советскую и русскую культуру на большую высоту. Здесь же в зале – его двоюродный брат Борис Асафович Мессерер, знаменитый театральный художник, сценограф и художник по костюмам «Кармен-сюиты». «Это вообще был семейный подряд», – посмеивается Азарий Михайлович: Борис Мессерер, Родион Щедрин и Майя. А в первом составе партию Рока исполняла первая супруга Азария Лойпа Араухо. У Азария Плисецкого много таких историй, он – бесценный кладезь информации и обаятельный человек. На вопрос о том, а не было ли у него ревности к успеху великой сестры, отвечает: «Ревновать к Майе бесполезно». У каждого своя дорога. У меня есть мечта: привезти Азария Михайловича на родину его отца – в Гомель. Первые шаги в Гомеле сделаны, предварительное согласие Плисецкого получено. Пожелайте мне удачи!

Как меня учили пользоваться ИИ В общем-то, я не фанат и даже скептик. Когда мне говорят, что ИИ можно задать набор продуктов из своего холодильника, и он мне расскажет, что из них приготовить, я смеюсь: во-первых, я и сама примерно знаю, что можно, во-вторых, можно ввести основной (или несколько) ингредиентов в поисковик, и он выдаст  сотни рецептов – выбирай на вкус и содержимое холодильника, в-третьих, а где же творчество? Где возможность экспериментировать, создавать новые вкусы? Моя мама всегда говорила, что кулинария – это творчество, и что этому можно учиться всю жизнь. Зачем мне ИИ в кулинарии? Хорошо, сказали мне на Первом канале, не хотите применять ИИ в кулинарии, давайте применим его к вашему творчеству. Хм… а вот это уже интереснее. В утреннюю программу Первого канала меня пригласили, чтобы снять сюжет о ИИ. Им нужен был человек в возрасте 35+, который никогда ИИ не пользовался. Это как раз я. Признаться в наше время в том, что не пользовалась ИИ – то ли расписаться в своем идиотизме и безграмотности, то ли наоборот. Но я больше склоняюсь к идее про безграмотность, моя знакомая в славном возрасте 80+ ведет курсы по ИИ для чайников и называет меня отсталой, а я и не спорю. В общем, доцент ВШЭ Сергей Сластников задал ИИ задачу рассказать о творческом стиле писательницы Инессы Плескачевской. ИИ задумался, я заволновалась: может, он не знает такую писательницу? Было бы обидно. Но – нет: знает, знает! «Боже, так он большой и длинный!», – воскликнула я, увидев на экране разбор моего авторского стиля с подробностями и ссылками. Сергей Сластников читает и уточняет: все правильно? Правду ли написал всезнающий ИИ? Нет, не все знает, радуюсь я. Он пишет, что я родилась в Минске, а на самом деле – в Гомеле! Но все остальное похоже на правду. Ключевое слово – «похоже»: любая оценка творчества – штука более-менее субъективная, даже если ты ИИ. Мне, помню, студенты Института журналистики БГУ присылали работы о моем авторском стиле (по статьям в СБ). Это было любопытно, и не все слова из тех, которыми они мой авторский стиль описывали, были мне знакомы (я же на журналиста не училась). Так что разбор ИИ меня не удивил, но порадовал, очень точно подметив многое из того, что в моих статьях и книгах действительно есть. А для себя я сделала вывод: ИИ может быть хорош в сборе информации. Кстати, недавно создатели литературной премии им. Н. Рубакина (моя книга «После революций. Что случилось с Восточной Европой» там в длинном списке) сказали, что все книги, изданные до 2022 года, гарантированно написаны людьми. А вот все, что позже… Гарантий нет (хотя в чем они сейчас есть?). Боюсь ли я, что из-за ИИ писатели станут не нужны? Неа. Недавно коллега на работе воспользовалась ИИ, чтобы написать приветствие к юбилею. И что? Пришлось мне все переписывать – чтобы звучало по-человечески и человечнее. Мы – живые, и хотим читать то, что пишут живые люди. Или это я, осколок старой школы, цепляюсь за то, что уже отживает? А в видео – закулисье сьемок той самой утренней программы для Первого.

Писатели друг другу кто? Недавно приятель отказался идти на презентацию книги знакомого психолога со словами: «К конкурентам не хожу». Да, он тоже психолог и коуч. Я думаю об этом несколько дней. И пока я размышляла, насколько психолог психологу – конкурент, встретилась с двумя приятельницами писательницами: мы гуляли по Москве, обедали, пили игристое и болтали. У меня сейчас крайне стрессовый период: финальная стадия сдачи проекта, далеко не все идет так, как хочется и планировалось. Честно признаюсь: такого неожиданно нервного проекта у меня еще не было. Но, как известно, все в жизни бывает в первый раз, и потом, когда все закончится, я буду вспоминать это как бесценный опыт. Потом. А пока подруги писательницы меня поддерживают. И даже тогда, когда я кричу, что сроки горят синим пламенем, а мозги дымятся, Марина говорит: «А давай я отведу тебя на экскурсию по местам, описанным в моем рассказе?». И мы идем с экскурсоводом по Воздвиженке, гуляем до Среднего Кисловского переулка, в котором Марина жила когда-то. И по всему маршруту она говорит: что вот здесь жила Анна из рассказа «Семейная сага», а вот здесь – другие герои другого ее романа. Заходим во двор бывшего дома Марины – там сейчас новый роскошный дом, но и ее сохранился: из окон она смотрела на фойе Большого зала консерватории. Но она рассталась с этой квартирой много-много лет назад, во времена, когда квартиры в центре не ценились так, как сейчас. А потом мы просто гуляли, пили игристое, и я поймала себя на том, что за эти несколько часов я ни разу вспомнила о своем нервном проекте. Когда Лена Дорош (15 детективов за три года!) позвала встретиться, я поначалу отнекивалась: сроки, голова дымится… А потом подумала, что так я всех подруг растеряю. И мы ужинами в моем любимом китайском ресторане, болтали, жаловались друг другу на сложности писательской жизни (Лена как раз накануне поставила точку в новом детективе) и договаривались о том, что никакие сроки не должны мешать дружбе и лишать нас счастья общения. Так кто мы, писатели, друг другу? Конкуренты? Нет. Так же, как и психологи. Потому что у каждого – своя грядка. Я не пишу детективов (но не исключаю в будущем), семейных саг (хотя и это возможно), а Марина и Лена не пишут нон-фикшн. Но даже если бы мы работали в одной области… До сих пор я считала, что писателей стало так много, что читателей на всех не хватает (значит – конкуренты?). Ан нет: недавно на одной из дискуссий, организованных премией им. Рубакина (моя книга «После революций. Что случилось с Восточной Европой» – в длинном списке), сказали, что число писателей сокращается. Лично мне так не кажется, но, может, это от того, что каждая моя вторая приятельница – писательница. И мы друг друга поддерживаем. И я с удовольствием хожу к ним на презентации, покупаю и читаю их книги. Они пишут совсем иначе, чем я, многие – лучше. И если я и завидую, так только тому, что – черт, как же она может так классно! (Наталья Соловьева и Екатерина Златорунская, это я сейчас о вас). Спасибо вам, подруги по творческим мукам!

С книжным магазином «Москва» у меня отношения… немного странные. Когда вышла моя книга «Плисецкая. Стихия по имени Майя», на предложение издательства провести презентацию, магазин ответил отказом. А потом эта книга продавалась у них с пометкой «Бестселлер». Мы говорили о том, что когда выйдет мой путеводитель по Беларуси, презентацию проведем обязательно. Но когда он вышел – в магазине передумали: мол, формат не тот – что это за путеводитель, если его нельзя положить в карман? Он действительно великоват. Но ведь прекрасен! Поэтому когда мне позвонили из магазина и попросили приехать и подписать те самые путеводители («Только давайте послезавтра, чтобы мы в издательстве еще заказали»), внутренне я рассмеялась. Но, конечно, пошла и подписала: читатели любят книги с автографом. Было много книг о Плисецкой («Столетие – покупают») и, конечно, тот самый «Республика Беларусь. Путеводитель для друзей». Иногда и магазины ошибаются в своих оценках. В общем, если вам нужна моя книга с автографом, вы знаете, где они есть ))

Лица ангелов Вы вглядываетесь в лица ангелов, когда оказываетесь рядом? Да, я тоже этого раньше не делала: что там интересного? Ангел и ангел – блаженная полуулыбка на устах, блаженная снисходительность во взгляде. К нам, людям, так и надо относиться: со снисходительной улыбкой. Но вот случилась у меня недавно встреча с совсем другим ангелом, я прям остолбенела. Он был очень взрослым, вполне упитанным и сильно уставшим. Наверное, устал от бессмысленности своей снисходительности: сколько нас, людей, ни прощай, мы все равно ничему не учимся. Так зачем? Я ходила вокруг него, заглядывала в глаза – он не отводил взгляда. Уже сколько сот лет он здесь на таких, как я, смотрит: я уйду, а он останется. Мне хотелось бы, чтобы навсегда. Чтобы он был здесь всегда: под его усталым взглядом захотелось стать лучше – чтобы хоть кто-то его порадовал. Только представьте: попадаете вы в чистилище – а там он: «Иди-ка сюда, голубушка, ну, рассказывай». И вас, конечно, понесет, и вы расскажете всю свою жизнь: какой мечтали вырасти, но что-то (обычно мы называем это обстоятельствами) все время мешало, как мечтали быть счастливой, но вот как-то не сложилось. А он посмотрит без снисхождения и сочувствия и начнет перечислять: помнишь вкус вареников с вишней, которые делала твоя бабушка? Конечно, помню, – заулыбаюсь я, – ничего вкуснее в жизни не ела! А разве ты не была в тот момент счастлива? Была. А помнишь, как тебе сказали: «Мальчик!», а ты, истерзанная долгими и болезненными родами, выдохнула – разве это не было счастьем? Было. А помнишь, как, преодолев себя, сидела в заснеженной палатке на по-настоящему большой для себя высоте, а ребята альпинисты с уважением говорили, что ты молодец, что дошла? Я была так счастлива! А книги? Вспомни свои книги. Да – счастье. А вспомни… Не гневи бога, сказала я себе, уходя: счастья в жизни всегда много, мы просто легко – слишком легко – забываем эти мгновения. И помним несчастья. Но это всегда наш выбор – что помнить. Я коллекционирую мгновения счастья. Ангел велел. Если захотите поговорить с усталым ангелом, поезжайте в Пинск, он там живет в соборе Вознесения Пресвятой Девы Марии, на территории францисканского монастыря. И привет от меня передайте обязательно.

Иногда все – любовь, историческая память, новые вкусы и новые знакомства – связывается в одной точке. В одном месте в одно время собрались 27 женщин (это чисто женская история, в которую допускается только один мужчина – су-шеф Михаил), чтобы послушать истории о балете и большой любви. Званый ужин у шпиНатика (Натальи Маховер) мы проводили вдвоем с Оксаной Карнович – директором музея-квартиры Майи Плисецкой в Москве. Мы подружились, когда я писала книгу «Плисецкая. Стихия по имени Майя», и пришла в квартиру, чтобы почувствовать атмосферу и проникнуться духом. Мы выпили с Оксаной чай из стеклянных кружек Майи Михайловны на ее кухне – и все сложилось: и книга, и наша дружба. Вот так все сложилось и на Званом ужине: рассказы о балете и любви, и даже рассуждения о том, что вещи живут дольше нас. С одной стороны – грустно. С другой… Летом 2022 года в Петербурге меняли палубу легендарного ледокола «Красин», а я как раз в это время делала там интервью для документального фильма «Ледоколы войны», сценарий которого тогда писала. И одна из героинь интервью сказала, протягивая кусочек старой (оригинальной, из тикового дерева) палубы: «Хотите на память?». Хочу. Через полгода издательство АСТ предложило мне написать книгу о Майе Плисецкой, которая с родителями плыла именно на «Красине» из Норвегии на остров Шпицберген, куда ее отец Михаил Плисецкий был назначен консулом СССР. И этот кусочек палубы, по которой бегала девочка Майя, впервые услышавшая «Кармен» именно на «Красине», обрел для меня новый смысл. Или вот туфли, которые Оксана специально привезла из Москвы для встреч в Гомеле и Минске. Эти туфли ей подарила Майечка (так юные балерины называли великую, с которой выходили на одну сцену), а сегодня они – почти музейный экспонат. Их держали в руках, поглаживали, с ними фотографировались прекрасные женщины, пришедшие на ужин. Эти женщины – многих я уже знаю, потому что прихожу на Званый ужин третий раз – ненасытны в своем стремлении к новому: знаниям, знакомствам, вкусам. Мы встречаемся, как добрые подруги, я чувствую себя в этой компании «в своей тарелке» и знаю, что можно шутить на грани и быть несерьезной. Мы будем слушать, говорить, «вкушать», как говорит наша хозяйка Наталья, и радоваться жизни. Потому что каждое ее мгновение – ценно и никогда не повторится. Нужно пить эту радость до дна. До дна. … Через день после нашей встречи пришла печальная весть о том, что человек, о котором мы так много говорили – Родион Щедрин, замечательный русский композитор, муж Майи Плисецкой, умер. Он прожил долгую и потрясающе насыщенную творческую жизнь. История их любви с Майей – прекрасна. Мы говорили о ней и о его щедрости: квартира-музей, директором которого работает Оксана Карнович – безвозмездный дар Родиона Щедрина. Дарите себя друзьям и близким. И принимайте подарки от них и Вселенной. Потому что каждая такая встреча, как случилась у нас на Званом ужине – бесценна. Туфли, конечно, могут нас пережить, но эмоции – то, что остается с нами на всю жизнь.

Умер Родион Щедрин. Печальная, но предсказуемая новость: он давно болел. Когда я встречалась с ним в феврале 2020 года, чтобы сделать интервью для книги о выдающемся советском и белорусском хореографе Валентине Елизарьеве, Родиону Константиновичу было 87. Он был бодр и энергичен, стремительно перемещался между городами и странами, и мне пришлось приложить усилия, чтобы наша встреча состоялась. Он назвал меня «настырной» (для журналиста это, в принципе, комплимент) и, со смехом рассказывая о письмах возмущенных советских граждан, многие из которых не приняли «слишком откровенную» хореографию Елизарьева в фильме «Фантазия» и «слишком эротическое» ее исполнением Майей Плисецкой, сказал, что я эти письма должна найти, чтобы включить в книгу. Это было сложно, но я их нашла и включила даже в две книги: «Феномен Валентина Елизарьева» (в России вышла под названием «Валентин Елизарьев. Полет навстречу жизни. Как рождается балет») и «Плисецкая. Стихия по имени Майя». В «Плисецкой» есть и другие (впервые опубликованные, между прочим) письма: которые Родиону Константиновичу писала безумно в него влюбленная актриса Мария Шелл. Он был талантливым и красивым мужчиной, женщины в него влюблялись. Майя Плисецкая была талантливой (кто-то говорит – гениальной) женщиной и балериной, в нее и ее талант влюблялись мужчины по всему миру. 57 лет Плисецкая и Щедрин прожили вместе, и это был настоящая большая любовь. «Она для меня была мед, – признался мне Щедрин. И после паузы: –  Никто в жизни меня так не любил, кроме мамы и папы». В его мюнхенской квартире вся стена над роялем была в ее портретах. Но когда я попросила разрешения сфотографировать, он отказал: «Слишком личное». Щедрин был по-настоящему щедрым: их с Плисецкой квартиру на Тверской в Москве, которую он купил за свои деньги, несколько лет назад подарил Театральному музею им. Бахрушина, теперь там их с Майей Михайловной квартира-музей. Соседняя двухкомнатная квартира тоже принадлежит Родиону Константиновичу. Музейные работники надеются, что он завещал ее музею. … Теперь они вместе: ушедшая 10 лет назад Майя, завещавшая смешать свой прах с прахом Щедрина, когда уйдет он, и развеять его над Россией. Вечная память, Родион Константинович. И вечная музыка.