Железный удар

Треск дров в печке-буржуйке был единственным звуком, нарушающим гнетущую тишину заброшенной геологической базы. Мы сидели в подземном помещении с голыми бетонными стенами, а Виктор смотрел на спящего Алеша с таким сложным выражением лица, в котором читалось и отчаяние, и какая-то древняя, выстраданная нежность. Казалось, он видит не просто мальчика, а призрак своего собственного прошлого. «Когда твой правнук умирает от старости, а ты всё ещё выглядишь на сорок пять — это не дар, это проклятие», — его голос прозвучал неожиданно громко в подвальной тишине...

Глухая тишина в салоне машины давила на уши, становясь почти физически осязаемой. Мы возвращались из деревни, где нас ждало горькое разочарование, и каждая кочка на старой лесной дороге отдавалась в душе новым уколом отчаяния. Кай, обычно неугомонный и полный идей, сидел за рулем с каменным лицом, его пальцы судорожно сжимали руль. Я смотрела в окно на мелькающие стволы сосен, пытаясь осмыслить провал. Виктор, наш последний шанс найти хоть какого-то союзника в этом безумном мире, не просто отказал нам — он выгнал, словно назойливых коммивояжеров...

Данные из дневника прадеда привели нас в маленькую деревушку в средней полосе России, затерянную среди лесов и полей. Согласно записям, здесь под именем Виктора Семёнова жил один из первых "Детей Мафусаила" — человек, рождённый в далёком 1947 году, но выглядевший на свои семьдесят с небольшим. Мы ехали с смешанными чувствами надежды и тревоги, не зная, как нас встретят. Домик на окраине деревни выглядел скромно, но ухоженно. Старый сад, аккуратные грядки, и что самое удивительное — современная система безопасности, хорошо замаскированная под обычные дачные прибамбасы...

Наше открытие с военными идентификаторами оказалось лишь верхушкой айсберга. Чем глубже мы погружались в расшифрованные архивы, тем более грандиозная картина открывалась перед нами. Программа "Валькирия" была лишь началом, пробным камнем в грандиозном замысле моего прадеда. Настоящий "Проект Мафусаил" оказался куда масштабнее и амбициознее, чем мы могли предположить. После закрытия военной программы Артемий Волков не остановился. Используя наработки и сохранившиеся образцы, он продолжил работу уже втайне от всех...

Вечерами, когда Алеш засыпал, мы с Каем возвращались к нашей главной загадке — странным символам на пробирках из крио-сейфа. Они не поддавались обычной расшифровке: не напоминали ни химические формулы, ни стандартные научные обозначения. Это были какие-то комбинации букв, цифр и странных значков, больше похожих на военные шифры, чем на лабораторные пометки. Кай, с его любовью к головоломкам, воспринял это как личный вызов. Он создал целую цифровую лабораторию в нашем убежище, подключив все свои вычислительные мощности к расшифровке этих символов...

Первые признаки появились незаметно. Алеш начал просыпаться по ночам от странных снов, которые он называл "картинками в голове". Сначала мы не придавали этому значения, списывая на богатое воображение необычного ребенка. Но постепенно его рассказы стали приобретать пугающую конкретность и детализацию, невозможную для пятилетнего мальчика, проведшего всю жизнь в заброшенной метеостанции. Однажды утром он подробно описал парад на Красной площади, который видел будто собственными глазами. Со специфическими...

Каждое утро начиналось с нового открытия. Мы просыпались и не узнавали Алеша. То, что у обычных детей занимает месяцы и годы, здесь происходило буквально на глазах. За первую неделю он перерос все пеленки, которые мы успели смастерить из старых стерильных простыней. Его лепет быстро сменился осознанной речью, и вскоре он уже строил сложные предложения, задавая вопросы, над которыми порой задумывались бы и взрослые. К концу второй недели наш "малыш" уже уверенно ходил, а его рост был сопоставим с трехлетним ребенком...

Заброшенная метеостанция в глухом горном массиве стала нашим временным пристанищем. Место было выбрано не случайно — Кай нашел его в старых картах, оно было достаточно удаленным от цивилизации, но при этом сохранило частичное энергоснабжение от ветряных турбин. Именно здесь, среди пыльного оборудования и свистящего на ветру металла, нам предстояло пережить самое невероятное событие в жизни. Эмбрион в искусственной утробе развивался с пугающей скоростью. То, что у обычного человека занимает девять месяцев, здесь происходило за считанные недели...

Тишину нашей лаборатории разорвал оглушительный грохот — это сработала система взломанной двери. Я помню, как ледяная волна ужаса прокатилась по моему телу, когда я увидела на мониторах наблюдения вооруженных людей в черной униформе с логотипом «Хронос-Био». Они двигались с пугающей слаженностью, как хорошо отлаженный механизм, и было ясно — они пришли не вести переговоры. Время замерло, а потом начало нестись с бешеной скоростью. Кай среагировал первым. Его пальцы взлетели над клавиатурой, и через секунду в коридоре взвыла сирена, а аварийные щиты начали опускаться, отсекая нападавших...

Решение далось нам нелегко. Мы с Каем несколько дней провели в жарких спорах, взвешивая все "за" и "против". С одной стороны — невероятные результаты анализов, сулящие революцию в науке. С другой — полное непонимание того, с чем именно мы имеем дело. Но в конечном итоге научное любопытство и желание докопаться до истины перевесили все возможные риски. Мы решились на опасный эксперимент — попытаться "разбудить" клетки и создать условия для их деления. Подготовка заняла почти неделю. Нам пришлось модифицировать...

Первое письмо пришло на следующее утро после того, как мы завершили предварительный анализ образца. Оно выглядело как стандартное коммерческое предложение, но адресовалось на мое личное, нигде не опубликованное рабочее имя — Лира Волкова, а не доктор Волкова, как обычно. Текст был составлен безупречно вежливо: представители корпорации «Хронос-Био» выражали глубочайший интерес к «архивным материалам генетических исследований» из лаборатории моего прадеда и предлагали «вознаграждение, соответствующее исторической и научной ценности данных»...

Тишина в нашей тайной лаборатории была настолько гулкой, что я слышала, как стучит собственное сердце. На столе передо мной лежала та самая пробирка, которую мы с Каем рискуя всем вынесли из горного бункера. Она была невероятно холодной даже через защитные перчатки, а её содержимое — несколько замороженных гранул биоматериала — казалось совершенно ничем не примечательным. Но именно в этой неприметной ампуле могла скрываться величайшая тайна биологии, над которой бились лучшие умы человечества. Метки...