Начну с этого - интересные истории и рассказы.

Я терпеть не могу свои дни рождения. Для меня это не праздник — а мина замедленного действия. Восьмой день рождения я ждала с трепетом. Мама пекла торт, папа принёс коробку с синим бантом: «Это тебе, звёздочка. Но сначала — за столом». Гости, подарки, смех. Я складывала сюрпризы на кресло у окна и думала: «Вот оно, счастье». Потом встал отец. Поправил галстук, посмотрел на маму — и в его глазах я увидела лёд. — Поздравляю, доченька. Желаю быть терпеливой… потому что мы больше не будем жить вместе...

«Куда мы едем?» — первая мысль, когда я очнулась. За окном — незнакомая промзона. Водитель молчит. Часы на телефоне показывают 00:47. А я даже не помню, как закрыла глаза. Вышла с работы почти в полночь — я тружусь в небольшом агентстве в центре, на Марксистской. Сегодня засиделась с отчётами: клиент перенёс сроки, пришлось всё переделывать в последний момент. Глаза слипались, спина ныла, каждый шаг отдавался гулом в голове. До метро идти не было сил — я не то что идти, я дышать‑то еле могла. Достала...

Тот вечер я не забуду. Не из‑за страха — из‑за смеха. Да, именно так: меня ограбили, а я смеялась до слёз. Шла домой после смены. Ноги будто налиты свинцом, в голове только одна мысль: «Быстрее бы поесть». В пакете — палка докторской. Самая обычная, без изысков. Но в тот момент она казалась мне чуть ли не сокровищем. Двор пустой. Фонари горят через один. Тишина такая, что слышно, как где‑то вдалеке лает собака. И этот лай вдруг резко обрывается. Из‑за угла — трое. Без слов. Без предупреждений. Просто встают полукругом...

Я молчала, пока они выбирали машину. Молчала, пока хвастались покупкой. Но когда они протянули мне вафельницу со словами "Это маме!", я не выдержала. Предновогодний шопинг — это всегда немного театр, где мужчины играют по своим правилам. А я в этом театре — зритель, который вдруг понял, что попал не на комедию. Мой парень и его папа только что купили первую в жизни машину. Ходили вокруг неё, как вокруг ёлки, приговаривали: «Теперь и на море можно поехать! Новая жизнь наступает!» А через пару дней — поход за подарками...

Вы когда‑нибудь слышали о матери, которая почти согласилась отдать своего новорождённого ребёнка? Не в силу нужды или отчаяния — а по доброй воле, поддавшись странному убеждению, что «так будет лучше»? Моя бабушка оказалась в такой ситуации. В один и тот же день она родила третьего сына, а её золовка — третью дочку. И в тот самый момент, когда мир вокруг наполнился криками младенцев и слезами счастья, золовка произнесла фразу, от которой у бабушки кровь застыла в жилах: — А давай поменяемся детьми? Ты ведь всегда мечтала о девочке...

После бабушкиных похорон я перестала заходить в её комнату. Боялась: если открою дверь — окончательно пойму, что её больше нет. А мы с отцом всё ругались. По любому поводу. Как будто внутри у обоих пружина сжатая — только тронь, и рванёт. Я как раз протирала пыль на бабушкином столике, когда раздался звонок. Я вздохнула и… тут раздался звонок. Я даже «привет» не успела сказать — сразу в лоб: — Ты зачем чужие вещи в бабушкин сервант сложила?! Я аж присела. Какие чужие вещи? О чём он? — Какие чужие?! — Вот эти! — он швыряет на стол несколько фотоальбомов...

В 12 лет я узнала: чтобы играть в волейбол, нужно сначала как следует опозориться. Перед своими сверстниками. А в подростковом возрасте это крайне неприятно. Я так хотела играть, что готова была на всё. Но когда тренер сказала: «Каждый покупает свой мяч», — внутри всё оборвалось. У дяди денег не было, а просить стыдно. — Почему свой? — спросила я, глотая обиду. Тренер присела рядом, посмотрела в глаза: — Представь, что это кроссовки. Ты же не ждёшь, что школа купит их тебе для физкультуры? Мяч — то же самое...

Присел на лавочку передохнуть — нога после перелома ещё пошаливала. Только устроился, как понял: лавочка‑то свежепокрашенная. Штанина уже слегка прилипла, но вставать не было сил. Сижу, морщусь, жду, когда отпустит. Тут — парочка. Влюблённые, глаза горят, идут, смеются. Парень — спортивный, плечистый, явно привык быть в центре внимания. Девушка льнёт к нему, улыбается. Они приблизились. Я попытался ненавязчиво прикрыть часть скамейки костылём — мол, место занято. Парень покосился на меня, потом на костыль, и в глазах вспыхнул вызов...

Бабушка очень набожный человек, но в тот вечер даже она не выдержала. Через пятнадцать лет после дедушкиной смерти бабушка затеяла разбор чердака. «Пора, — сказала она, повязывая косынку. — А то всё пылью зарастает». В углу дремал старый сундук. Когда бабушка откинула крышку, изнутри пахнуло нафталином и временем. На самом дне — пиджак, выцветший, с потёртыми локтями. Бабушка провела рукой по ткани, и пальцы наткнулись на неровный шов у подклада. Любопытство толкнуло её взять ножницы. Она осторожно распорола подкладку и достала пачку купюр...

Слишком рано мама радовалась: «Путёвка! Настоящая путёвка!» — мама держала листок так, будто это был лотерейный билет с главным призом. 1993 год. В буфете пусто, в кошельке — пара монет, а на бумаге гордо значилось: «Берёзка». Звучало как обещание лета, полного солнца и смеха. «Хотя ты нормально поешь, — повторяла мама, разглаживая уголки листка. — В моё время в таких лагерях на ужин давали творожные запеканки, а на полдник — компот из свежих ягод». Я верила. Я представляла себе столы, ломящиеся от угощений, и вожатых, которые поют с нами у костра...

Это было Десять лет назад. Мама‑медсестра умчалась на дежурство — в больнице, как водится перед праздниками, было не протолкнуться. Папа торжественно пообещал: «Сегодня я с тобой, никуда не денусь!» И я, десятилетняя мечтательница, уже представляла, как мы вместе наряжаем ёлку, смотрим старые комедии и уплетаем салаты, которые мама заботливо приготовила с утра. В канун Нового года, всё казалось таким волшебным. А потом — дзинь! — пришло сообщение. Папа улыбнулся так, будто выиграл миллион. Я ещё подумала: «Ну вот, сейчас скажет, что надо срочно куда‑то съездить…» Но нет...

Он ушёл. Я взяла ножницы. Не для себя. Для прошлого. Разрезала письма, билеты, снимки. Всё, что пахло им. Всё, что шептало: «Вернись». А потом… остановилась. Посмотрела на свои руки. На острые лезвия. Они были холодными. Чёткими. Беспощадными к тому, что уже не имело права жить. И тогда я пошла туда, где тишина казалась вечной. В библиотеку. Сначала было тихо‑тихо — как в той самой библиотеке, где я провела столько лет. Я работала среди старых книг и приглушённых голосов. Пахло бумагой, чаем из термоса и чуть‑чуть — пылью времени...