Психолог Иван Лазарев, проводник в новый Мир.

Я дорисовал крышу. Кривую, перекошенную, но с претензией на уют. Кончик карандаша отломился со щелчком. — Вот смотрите, Элизабет. Ваш фундамент. — Я повернул блокнот к ней. — Его заливали в восемь лет. Бетон замешали на чувстве вины, добавили щебня брошенности, корявую арматуру стыда напихали. Получилось то, что получилось. Неровно. Но стоит же, черт возьми, больше двух десятков лет... Она молча созерцала на рисунок, словно разглядывая в этих кривых линиях всю свою жизнь. — Самооценка, самоценность... — я фыркнул, отложив карандаш. — Вы принесли мне красивый словарь, чтобы не говорить простыми словами...

Добрый вечер, вторая часть рассказа. Элизабет…

Немного юмора в ленту…

В кабинет вошла элегантная женщина. Лет тридцать пять. Извинилась за опоздание, хотя стрелки на моих часах — я их прибил так, чтобы видел только я — показывали, что пришла минута в минуту. — Присаживайтесь. Я кивнул на кресло-мешок, принял у нее пиджак и повесил в шкаф. Она опустилась на край, поправила юбку, быстрым взглядом просканировала комнату и меня — как психолога и как мужчину. В уголках губ, подчеркнутых красной помадой, запряталась улыбка. Она уже всё про меня решила. — Элизабет, — представилась она и, еще раз извинившись, достала из сумки блокнот. — Я подготовила список, чтобы не терять время на выяснения моего запроса...

Элизабет. Деловая оболочка — пиджак, юбка-карандаш, идеальная укладка. Броня из расписаний, умных книг и списков вопросов к психологу. Внутри — восьмилетняя девочка, которую когда-то сломал отец, бросив их с матерью. Ее самооценка — это треснувшее зеркало. В одни дни она видит в нем неудачницу, недостойную хорошего мужчины («я ему жизнь испорчу»). В другие — пытается склеить осколки в образ холодной, самодостаточной бизнес-леди, которой никто не нужен...