Рассказы про жизнь

Их первая встреча была не яркой вспышкой, а тихим рассветом. Лео, уставший от мира и притихший после травмы, вёл очередную лекцию для безликой аудитории. Его голос звучал ровно и бесцветно, пока он случайно не увидел её работы. Они лежали на краю стола, пока она писала лекции. Это были не просто фотографии. Это были откровения. На снимке старого парка было не просто дерево, а одинокое сердце, бьющееся под корой. В капле дождя на асфальте отражался целый мир, хрупкий и готовый исчезнуть. Он задержал её после пары, и в её глазах, поднятых на него, он увидел ту же глубину, что и в её снимках...

Солнечный луч, теплый и тяжелый, как мед, лежал на ультразвуковом снимке. Аня провела пальцем по размытому силуэту, и по лицу ее растеклась улыбка, такая же широкая и беззащитная. Она ждала этого ребенка. Ждала так, что каждая клеточка тела пела от счастья. И в этом упоении она почти не заметила, что Максим, взяв в руки снимок, промолчал. Просто положил его на стол, будто чек из магазина. Разговор случился вечером, за ужином, который она приготовила с особой нежностью, как будто празднуя нечто большее, чем просто пятницу...

— Я пришел к тебе на ужин, сосед, потому что мой ты съел! Ярослав, только что облачившийся в суперобтягивающие лосины для вечерней пробежки (чтобы соседки с балконов падали от зависти), услышал настойчивый стук в дверь. Не глядя в глазок (видывал он этих курьеров с пиццей!), он распахнул её и обомлел. На пороге стоял незнакомый мужчина с лицом, как у бульдога, севшего на диету. И с явным намерением войти. — Я к тебе на ужин пришел! — заявил бульдог и сделал шаг вперед. —Не понял… — Ярослав инстинктивно прикрыл своими стальными прессами вход в квартиру...

Тихий воскресный ужин в квартире Светловых был священной традицией. Пахло запеченной курицей с чесноком и яблочным пирогом — Людмила Петровна всегда старалась для своего единственного сына. Артём аккуратно положил вилку рядом с тарелкой, и этот легкий, едва слышный звук заставил его родителей инстинктивно поднять на него взгляд. Он сидел с слишком прямая спина и слишком серьезным лицом. — Мам, пап, — начал он, и в голосе его прозвучала та же неестественная, выверенная нота, что заставила Людмилу Петровну замереть с салфеткой в руке...

Их вечерний ритуал — чай на кухне, подведение итогов дня — был сорван. Вернее, не сорван, а отравлен. В воздухе висело невысказанное, как всегда. Аня нервно вращала чашку в руках, глядя на запотевшее окно. Марк уткнулся в телефон, делая вид, что читает сверхважную новость. Поводом стал пустяк. Сломанный смеситель. Марк пообещал починить его неделю назад. Аня в сердцах бросила: «Вечно всё потом! У нас вообще когда-нибудь что-то будет сделано вовремя?» Он взорвался в ответ: «Хватит меня пилить! Я устаю на работе, чтобы дома выслушивать упрёки из-за каждой мелочи!» Но это была не мелочь...

У Артёма было два главных сокровища: диплом инженера-программиста и дворняга по кличке Бублик. Бублик был существом с глазами-маслинами, ушами-локаторами и хвостом, который в возбуждённом состоянии представлял угрозу для всего хрупкого в радиусе метра. Их дружба была проверена временем, голодными студенческими годами и попыткой Бублика поймать лапой улетающий с балкона носок. А потом в жизнь Артёма ворвалась Снежана. Она была прекрасна, как картинка из глянцевого журнала, и пахла дорогими духами, от которых у Бублика случались приступы чихания...

Анна Викторовна всегда знала лучше. Лучше, чем учителя в школе, чем подруги, чем книги, и уж конечно, лучше, чем собственная дочь. Её жизненное кредо было вышито крестиком в рамочке на кухне: «Мама лучше знает, что делать». И для Маши, её дочери, это было незыблемой истиной все двадцать пять лет её жизни. Маша жила по составленному мамой расписанию: школа, музыкалка, институт (конечно, экономический, «это перспективно»), а потом и работа в солидной конторе бухгалтером. Одевалась Маша в строгие юбки и блузки, которые одобряла мама...

– Сыночек, тебе нужно поменять жену! Сергей только растянулся на диване с чашкой чая, как зазвонил телефон. На экране — «Мама». Он вздохнул. Звонки мамы всегда были похожи на внеплановое совещание. – Сереженька, срочно поговори с Катей! — без предисловий начала Ольга Петровна. — Только что видела ее в магазине. В тех самых растянутых джинсах и в кофте, похожей на мою старую бахромчатую скатерть! – Мам, привет, — устало ответил Сергей. — Ну, джинсы удобные. И кофта... ну, ей нравится. – Нравится! — фыркнула мать...

Жизнь Лены после расставания с Марком напоминала старую, заезженную кассету с очень грустной песней. «До» было ярким и сочным, как летний салат, а «после» — серым и пресным, как овсянка без соли. Квартира, которую они когда-то выбирали вместе, теперь казалась слишком большой и напоминала выставочный зал под названием «Здесь был Марк». Лена двигалась по ней тихо, как призрак, боясь потревожить воспоминания, которые свили гнездо в каждом углу. Переломным стал тот вечер, когда хмурый осенний дождь решил, что его миссия — безжалостно хлестать по стёклам...

Их жизнь была похожа на красивую, но чужую открытку. Картинку собирали по кусочкам не они. Каждый совет от родителей — с той или иной стороны — был еще одним мазком, который приближал «идеальную» жизнь, но не их жизнь. «Купите диван попрочнее, мы вам скинемся», — говорила мама Лены, скептически оглядывая их выбор. И они покупали тот, что рекомендовала она. «Зачем вам ипотека?Живите у нас, копите», — настаивали родители Дмитрия. И они ждали. «Устройтесь на это место,я договорился с начальником, это надежно», — решал отец...

Они копили на квартиру пять лет. Каждая зарплата Алины и ее мужа Игоря начиналась с одного и того же ритуала: они откладывали строгую, заранее обговоренную сумму на их общий сберегательный счет. Это была их общая мечта, их ковчег, который должен был спасти от вечной аренды и неустроенности. Алина иногда заходила в приложение банка, просто чтобы посмотреть на растущую цифру. Это успокаивало, давало силы терпеть тесную однушку с протекающими кранами и сварливой соседкой сверху. Однажды вечером, проверяя счет перед очередным переводом, она замерла...

Семейный ужин у Лариных по поводу 60-летия отца, Николая Петровича, начался традиционно — с тихого звона хрусталя и задушевных тостов. А закончился громкой ссорой, которая навсегда изменила отношения между двумя сестрами. Виной всему стала безделушка — старинная серебряная сахарница, доставшаяся их матери, Тамаре Ивановне, от бабушки. Младшая дочь, Катя, эмоциональная и порывистая, восхищенно сказала: —Какая красота! Мам, ты мне ее потом обязательно оставишь, я обещаю беречь как зеницу ока! Старшая, Ольга, прагматичная и основательная, фыркнула: —О чем ты? Эта сахарница — часть сервиза...