Тысяча сынов | Thousand Sons | Warhammer 40k

Честь и забвение Было темно. Мрак ощущался не просто как отсутствие света, но как нечто фундаментальное, даже духовное. Тени не имели глубины, голый камень под бронированными коленями молившегося — рельефа. Дымок от курильниц и свечей, развешанных по стенам камеры в форме розы, колыхался будто нехотя, устало, а в воздухе плыли слабые и пустые запахи. Шевелившие капюшон дуновения ветра вообще казались чем-то эфемерным — скорее, отголоском давно угасшего бриза или воспоминанием о шквале, которому только предстояло подняться. Закрой глаза, он мог бы снова очутиться на полузабытой высокой стене, и в нос бы ударил насыщенный сосновый аромат, и ушей бы коснулся густой звук леса… Но его глаза были открыты, мир — темен, а шелест исходил не от деревьев, а от окружавших его кольцом грозных рыцарей в рясах с покрытыми головами. Молившийся их не знал. — Где я? — Снова на корабле, брат. — Мы победили? В голове не всплывала конкретная битва, но он точно помнил, что участвовал в сражении, — в конце концов, он ведь воин. Он помнил свет — жесткий, пронзающий свет — и огонь, изжигающий разум. — Мы — Первый легион, — произнесла стоявшая ближе всех фигура. Рыцарь излучал тусклую ауру, а эхо его судьбы долетало призрачным шепотом лесного ветра. На шее воина поверх рясы висел серебряный с пер-ламу гром талисман. — Мы всегда побеждаем, даже если об этом больше никто не знает. Молившийся опустил глаза. О каменные плиты терся подол его чистого белого стихаря. Он взирал на собственные согнутые колени, когда из-за кольца возник высокий рыцарь, шагнул к нему и прикрепил к наплечнику простой серебряный венок безо всяких эмблем и надписей. Молившийся поднял взгляд: — Что это, брат? — Следует чтить деяния героев прошлого, даже если их битвы тускнеют в памяти, — изрек рыцарь. Его глубокий голос очаровывал. Цитата из «Размышлений» звучала знакомо, однако когда и от кого он впервые ее услышал, оставалось загадкой. — Люди не вечны и обречены на забвение, но совершенные ими подвиги воплощают собой их отвагу, что живет в последующих поколениях до тех пор, пока память о заслугах героев хранит хоть один человек. Молившийся вздрогнул. Он помнил полет к Муспелу. Помнил высадку на Ункус. Помнил, как держал оружие. Он помнил… — Что я сделал, чтобы заслужить такую честь? Рыцарь сбросил с головы капюшон. — Исполнил свой долг, — ответил Лев. Из книги Дэвида Гаймера "Лев Эль’Джонсон: Повелитель Первого".

«Imperator Somnium» — Жаль, что твои войны не позволили тебе принять участие в Триумфе, — сказал Император. — Братьям тебя не хватало. Особенно Хорусу. — Он знает, что я бы присутствовал, если бы мог, — ответил Лев гораздо резче, чем когда бы то ни было в присутствии отца. — Ты обеспокоен, — изрек Повелитель Человечества. — Империум торжествует, но эта победа пуста. Один великий триумф Хоруса еще не вернул нам Галактику. — Вспомни мои слова, сын. Улланор — всего лишь очередной наш успешный шаг. — Тогда зачем вся эта напускная пышность? — Затем, что некоторые без нее не могут. Они не способны принять конец одной эпохи и вступить в следующую без пафосного празднества, которое должно придать значимость моменту. Героям нужно раздать венки по заслугам, генералов осыпать медалями и высокопарными титулами… Некоторым хочется признания, им важно видеть себя частью чего-то большего. Вокруг трона Императора сгустились тени. Однако за пеленой неопределенности, глубоко под мириадами личин этого поистине непостижимого существа, Лев ощутил гордость отца своим перворожденным сыном. — Другим же, — закончил Владыка Людей, — нет. Imperator Somnium (лат.) — «мечты императора». Из книги Дэвида Гаймера "Лев Эль’Джонсон: Повелитель Первого".

История о том как Люций получил свои первые шрамы на лице. После кампании на Убийце, в тренировочном зале "Духа мщения", астартес схлестнулись в дружеских поединках, в одном из которых Гарвель Локен, который был еле-еле уговорен собратьями по морнивалю, вступил в дуэль с Люцием. Гарвель оценил его как "Чертов безумец", так как Люций до этого одолел Эреба и продемонстрировал свои превосходные навыки владения мечом, но наш Локен сказал "я покажу как дерутся лунные волки". Дуэли была скоротечной, так как Люций не ожидал что Гарвель просто использует свой коронный хук справа и все закончится нокаутом первого. Итогом стало: сломанный нос Люция, его оскорбленная честь и потеря внешней совершенности. В апотекарионе у Фабия, Люций узнал что сломанные кости в носу срастаются неправильно, что уже на вечность закрыло ему путь к совершенству. И в душе он себе пообещал когда-нибудь убить Гарвеля. Уже на борту величественного корабля "Гордость Императора", после визита Фулгрима к летописцу-скульптору Остиану Д'Лафуру, где примарх услышал критику в сторону своих творений, и пообещал себе более никогда не брать в руки резец, пришел Люций узнать знает ли Д'Лафур Серену Д'Анжелу, и может ли он его до неё проводить, с целью попросить Серену нарисовать портрет себя любимого. По прибытию к Д'Анжеле, Люций увидел ужасную картину, труп зарезанного летописца - это была работа самой Серены, и уже не первая её жертва, кровь и экскременты которых она использовала для своих картин. Причина такого поведения летописца-художника заключилась в посещении Лаэранского храма, в котором в нее просочилась скверна Слаанеш. Серена, понимая что ей конец если она ничего не будет делать, соврала Люцию что её хотели вообще то изнасиловать, и наш мастера меча, вообще не замечая лжи, повелся на блеф и пообещал со всем разобраться. Люций заметил на руках Д'Анжело резцы, он поинтересовался зачем они, а они нужны были для того чтоб запоминать о своих жертвах через боль. И тогда начался диалог: — Что случилось с твоим лицом? — спросила Серена, страшась утратить новое ощущение. — Сын шлюхи, варвар по имени Локен сломал мне нос, обманув в честном поединке. — Он ранил тебя? — спросила она, и звуки медом протекли в его уши. — Я хотела сказать, не только физически. — Да, — глухо ответил Люций. — Он разрушил мое совершенство. — И ты жаждешь ему отомстить, правда? — Я скоро убью его, — поклялся Люций. Серена улыбнулась, поднялась на цыпочки и положила руки на его нагрудник. — Да, я знаю, так и будет. Он взял у нее нож, и Серена направила его руку к лицу. — Да, — кивнула она. — Твое совершенное лицо уже погибло. Сделай это. Он кивнул в ответ и быстрым движением запястья глубоко разрезал щеку. Вздрогнув от боли, Люций снова поднял нож с каплями своей крови и провел такую же линию на второй щеке. — Теперь ты никогда не забудешь Локена, — сказала Серена. Пересказ и диалог из книг Грэм Макнилла "Фулгрим" и "Лживые боги"

Ариман услышал бой барабанов и в какофонии звуков, отражавшихся эхом от склона Горы, различил запрещенные с древних времен ноты. Этот звук не предвещал ничего хорошего: в долине явно происходило нечто неестественное. Воины Сехмет ускорили шаг, невзирая на огромный вес доспехов. — Это дурное предзнаменование, — произнес Фозис Т’Кар, прислушиваясь к усиливающемуся бою барабанов. — Проклятие, мне не нравится это место. Я здесь словно слепой. — Мы все здесь ослепли, — подтвердил Хатхор Маат и посмотрел на верховье долины. Психическая слепота раздражала Аримана не меньше, чем Т’Кара. Как один из Свободных Адептов, он достиг значительных вершин мастерства, мог странствовать в эфире, общался с Хранителями, усвоил процедуры вызывания духов и колдовства. Все Астартес отряда Сехмет были могущественными воинами и обладали силами, о которых простым смертным оставалось только мечтать. Каждый из них в одиночку мог покорять миры, но в этом месте, лишенные своего могущества, они были простыми Астартес. Простыми Астартес. Эта мысль вызвала улыбку на лице Аримана. Как высокомерно это звучит. Он по-прежнему продолжал внимательно следить за открывающейся впереди долиной, а в голове уже возникали тезисы научного трактата для его гримуара — рассуждения на тему о том, как опасны зависимость и излишняя самоуверенность. — Из этой ситуации можно извлечь урок, — сказал он. — Нам пойдет на пользу встреча с опасностью, когда мы лишены своих сил. А то мы расслабились и скоро забудем, как сражались когда-то. — Опять поучаешь? — проворчал Фозис Т’Кар. — Опять, — согласился Ариман. — И опять учусь. Каждый новый опыт — это возможность что-то узнать. — И какой же урок я могу извлечь из этой ситуации? — недовольно спросил Хатхор Маат. Из всех троих Хатхора Маата больше остальных пугала вероятность оказаться беспомощным, и эта прогулка к Горе стала для него самым суровым испытанием храбрости. — Мы зависим от имеющихся у нас способностей, — пояснил Ариман, прислушиваясь к ощущению вибрации, передающейся через подошвы бронированных ботинок. — И нам снова придется научиться драться так, как дерутся Астартес. — Зачем?! — воскликнул Хатхор Маат. — Мы одарены силой. В каждом из нас имеется частица могущества Изначального Творца, так почему мы не должны этим пользоваться? Ариман покачал головой. Хатхор Маат, как и он сам, прошел через испытание Доминус Лиминис, но его мастерство соответствовало уровню Старшего Адепта. Хатхор достиг уверенности в своих силах, но ему еще только предстояло добиться единства личности и отказаться от своего эго, чтобы перейти на высший уровень Исчислений. На это были способны лишь немногие из Павонидов, и Ариман подозревал, что Хатхор Маат не относится к их числу. — Ты с таким же успехом мог бы послать нас сражаться голыми руками, — продолжал Хатхор Маат. — Возможно, настанет момент, когда так и придется сделать, — сказал Ариман. Из книги Грэма Макнилла "Тысяча сынов" #ThousandSons #Wh30k

Для народа Агхору Гора была осью мира и местом поклонения. Для воинов-ученых из Легиона Тысячи Сынов Гора и народ стали предметом любопытства, секретом, который надлежало раскрыть, и, возможно, решением загадки, которое их знаменитый предводитель искал уже почти два столетия. Но в одном мнения обеих культур совпадали полностью. Гора — это место для мертвых. — Ты его видишь? — раздался далекий и призрачный голос. — Нет. — Он уже должен был прийти обратно. — Голос зазвучал отчетливее и более настойчиво. — Почему он не возвращается? Ариман погрузился в Исчисления. Благодаря чувствам, намного превосходящим те, которыми сочла необходимым наделить его природа, он ощущал психическое присутствие троих Астартес, собравшихся под алым куполом его шатра. Их психическая сущность вызывала незаметную вибрацию тел, словно от сдерживаемых раскатов грома, возбужденную и гневную у Фозиса Т’Кара, печальную и тщательно контролируемую у Хатхора Маата. Рядом с двумя их мощными, пылающими солнцами эфирное поле Собека казалось слабым огоньком свечи. Ариман почувствовал, как его тонкое тело соединилось с физической плотью, и открыл глаза. Разорвав связь со своим Хранителем, он обратил взгляд на Фозиса Т’Кара. Солнце уже спускалось, но светило еще ярко, и Ариману пришлось прищуриться от отраженных солончаком лучей и даже прикрыть глаза ладонью. — Ну? — нетерпеливо спросил Фозис Т’Кар. — Я не знаю, — сказал Ариман. — Аэтпио не видит ничего, кроме мертвых камней. — И Ютипа тоже, — добавил Фозис Т’Кар. Он присел на корточки, и беспокойные мысли подняли в воздух соленую пыль. Его тревога отзывалась в мозгу Аримана электрическими искрами. — Почему взгляд Хранителей не может проникнуть глубже? — Кто знает? — Ариман не смел даже самому себе признаться, насколько сильно он встревожен. — Я думал, ты сумеешь туда заглянуть. В конце концов, ты же Корвид. — Здесь это не поможет, — заметил Ариман и плавно поднялся на ноги. Он отряхнул кристаллы соли, осевшие на украшенных надписями пластинах темно-красной брони. Все тело напряглось, и мышцам после полета в эфире потребовалось некоторое время, чтобы восстановить контроль над конечностями. — В любом случае не думаю, что было бы разумно проверять это в здешнем мире. Стены между нами и Великим Океаном слишком тонкие, кроме того, здесь очень много ненаправленных потоков энергии. — Вероятно, ты прав, — согласился Фозис Т’Кар. Вдоль старого шрама, пересекавшего его выбритый череп, на шею скатывались капельки пота. — Думаешь, мы потому и задержались на этой планете? — Вполне возможно, — кивнул Ариман. — Здесь присутствует сила, но агхору благополучно прожили не одно столетие, не испытывая никаких отрицательных последствий и не подвергаясь мутации. Это стоит исследовать. — Конечно, — подтвердил Хатхор Маат, по всей видимости не слишком страдавший от палящего зноя. — В этих пропеченных солнцем скалах больше нет ничего интересного. И я не доверяю агхору. Я уверен, они что-то скрывают. Как можно прожить в подобном месте так долго без всяких признаков мутации? Из книги Грэма Макнилла "Тысяча сынов" #ThousandSons #Wh30k

Все прах... Какими же пророческими оказались сегодня эти слова. Их, или что-то подобное, произнес мудрец из Древней Терры. Вероятно, он был таким же одаренным, как и я. Я говорю одаренным, но с каждым проходящим днем все больше склоняюсь к мысли, что мои способности — это мое проклятие, а не дар. Я смотрю с вершины своей башни на безумный ландшафт, где бушуют энергетические бури, и вспоминаю, как, будучи на Терре, прочел эти слова в ветхом фолианте. С тех пор прошли столетия, и я прочел все тексты древних веков, имеющиеся в огромных библиотеках Просперо, но мне кажется, что до сегодняшнего дня и не понимал их смысла. Я ощущаю его приближение с каждым вдохом, с каждым ударом сердца. И то и другое для меня настоящее чудо, особенно сейчас. Конечно, он идет, чтобы меня убить. Я ощущаю его злобу, его уязвленную гордость и его великое раскаяние. Он получил неожиданную, непрошеную и неестественную силу. Со временем все силы истощаются, но только не эта. Тот, кто овладел ею однажды, уже никогда не сможет от нее отказаться. Своими способностями он превосходит любого другого человека. Он мог бы убить меня, находясь на другом конце Галактики, но не станет этого делать. Уничтожая меня, он хочет смотреть мне в глаза. По крайней мере, он благороден, и это одно из его слабых мест. Он относится к другим так, как хотел бы, чтобы относились к нему. И это его погубит. Я знаю, что он обо мне думает. Он считает, что я его предал, но это не так. В самом деле я не предавал его. И никто из нашей группы. Мы лишь старались спасти своих братьев. И вот дошло до того, что отец намерен убить своего любимого сына. Это величайшая трагедия Тысячи Сынов. Нас назовут предателями, но ирония ситуации не отмечена даже в утерянных книгах Каллимака. Мы храним верность, как хранили ее всегда. Никто нам не поверит — ни Император, ни наши братья, ни даже волки, которые и не были волками. Историки скажут, что на нас спустили Волков Русса, но они ошибаются. На нас обрушилось нечто более страшное. Я слышу его шаги на ступенях моей башни. Он решит, что я поступил так из-за Ормузда, и отчасти будет прав. Но дело не только в этом. Я разрушил свой Легион — Легион, который всегда любил и который меня спас. Я уничтожил Легион, который он хотел сберечь, и, убив меня, он тоже будет прав. Я заслуживаю смерти, а может, и не только смерти. Да, но прежде, чем погибнуть, я должен рассказать вам о нашей судьбе. Только вот с чего начать? В мирах Великого Океана нет ни начал, ни концов. Прошлое, будущее и настоящее смешались между собой, и время не имеет смысла. Следовательно, для начала я должен произвольно выбрать какое-то место. Я начну с Горы. С Горы, Пожирающей Людей. Слова Азека Аримана, из книги Грэма Макнилла "Тысяча сынов" #Thousand Sons #Wh30k