Рассказы для души

Последние лучи осеннего солнца цеплялись за верхушки голых деревьев за окном, окрашивая кухню в теплый янтарный свет. Валентина Максимовна стояла у плиты, её движения были отточены годами: помешать борщ, проверить котлеты, поправить салфетку под вазочкой. Аромат лаврового листа и чеснока — запах её вечера, её жизни. Симфония тишины, прерываемая лишь бульканьем кастрюли, была внезапно разорвана. В прихожей громко стукнула дверь. Не обычный, мягкий щелчок, а резкий, почти грубый удар. Сердце ёкнуло, предчувствуя неладное...

В ту зиму, что пришла на смену советской эпохе, воздух в городе на Неве казался особенно густым и горьким. Он был наполнен запахом распада и новой, непонятной свободой, которая пугала своей вседозволенностью. Анна, привыкшая к строгим рамкам прежней жизни, заблудилась в этом хаосе. Её существование, прежде размеренное и предсказуемое, превратилось в череду невнятных дней и одиноких вечеров. Именно тогда появился Артём. Он возник внезапно, словно порождение этого нового времени — яркий, раскованный, сыплющий иностранными словами и дорогими сигаретами...

С самого детства я возненавидел это короткое, капитулянтское слово — «зато». Оно висело в воздухе нашего дома тяжёлым, удушающим облаком, примиряя с убожеством бытия. Когда мать, Валентина Игнатьевна, приносила из универмага демисезонное пальтишко цвета разбавленной грязи, она долго водила по нему рукой, словно пытаясь стереть несчастливый цвет, и наконец изрекала: «Фасон, конечно, не ахти… зато ноский!» Или, вручая мне ботинки на два размера больше, дабы «на вырост», утешала: «Тесноваты сейчас, зато потом ноге вольготно будет»...

Анастасия проснулась от странного внутреннего толчка. Сердце билось часто-часто, словно предупреждая о чём-то важном. В доме было тихо, лишь за окном едва слышно перекликались птицы. Свет только-только начинал пробиваться сквозь густую листву деревьев, окутывая её дачный домик в мягкие, золотистые тона. Она потянулась, пытаясь понять, что же её разбудило. Не будильник, не телефон, не шум машин — ничего из того, что обычно вторгалось в её городскую жизнь. Здесь, вдали от суеты, тишина была настолько плотной, что в ней можно было утонуть...

Анастасия стояла у окна своей новой, идеальной с точки зрения дизайнера гостиной и смотрела, как первые снежинки медленно и невесомо ложатся на стерильный подоконник. Внутри всё сжималось от щемящей, знакомой до слёз тоски. Тоски по тому единственному, что нельзя было купить, спроектировать или воссоздать. Тоски по дому. Не по месту, а по состоянию души, по тому тёплому, пахнущему хлебом и дровами миру, который остался там, в далёком детстве. Она закрыла глаза, и память, словно разлитый чай, стала...

Валентина Максимовна поправила шелковые занавески в гостиной, в сотый раз за последний час проверила сервировку стола и снова посмотрела на часы. Стрелки показывали без пятнадцати семь, а её сын Роман со своей женой Светланой должны были приехать ещё полчаса назад. На столе стояли его любимые котлеты по-киевски, салат оливье и домашний яблочный пирог — всё, как он любил с детства. «Наверняка опять эта Светлана задержала», — прошептала она, глядя в окно на пустынную улицу. Её сердце сжималось от тревоги и обиды...

Поезд мерно покачивался на стыках рельсов, убаюкивая своих ночных пассажиров. В плацкартном вагоне, на нижней боковой полке, устроилась юная девушка. Её имя было Мария, но все звали её Машей. Всего неделю назад ей исполнилось восемнадцать, и сейчас она мчалась сквозь ночь и тысячи километров, навстречу своей надежде. К бабушке Ане. Только сейчас, когда все сложные пересадки остались позади и до цели оставалось всего несколько часов, её накрыл леденящий душу страх. Он подкрался тихо, как змея, и сжал сердце ледяными кольцами...

Зима в том году наступила рано и властно, словно решила за один раз истребить всю память об осени. Городок, уютный и сонный в иные времена, теперь стоял, закованный в ледяную броню, а его улицы заметались белыми, несущимися в никуда метелями. Воздух был холоден и звонок, как хрусталь, и каждый выдох становился коротким облачком, уплывающим в серую, низкую высь. Анна Викторовна Лебедева вышла из дому под вечер, когда фонари на Береговом переулке только что зажглись, отбрасывая на сугробы желтые, тревожные пятна...

Осень стояла тихая и прозрачная, точно слеза. В старом доме Стрекаловых, пахнущем воском и печным дымом, повисло невысказанное слово, тяжелое, как свинец. — Не буду я с ней жить, отец! Не принуждай! Вы с матушкой уговорили меня на этот брак, а теперь какая мне в ней отрада, когда я настоящую свою любовь обрел?! — Артем метался по горнице, его лицо, обычно холодное и замкнутое, пылало нездоровым румянцем. Он забыл, что та, о ком он говорил в третьем лице, укладывала их сына в соседней комнате....

Веронике казалось, что весь мир превратился в театральные подмостки, где каждый играет свою роль, но режиссер давно покинул зал. Она стояла за кулисами, прислонившись лбом к прохладной бетонной стене, и слушала, как зрительный зал наполняется сдержанным гомоном. До ее выхода оставалось меньше часа, а ее сердце разрывалось на части, и каждая часть кричала о боли, которую она пыталась скрыть под слоем грима... Как играть любовь, когда твое собственное сердце растоптано? Как изображать страсть, когда...

Воздух в зале суда был густым и тяжелым, словно его откачали из самой преисподней. Он пах старой пылью, слезами и страхом. Каждый вздох давался с трудом. Ладони у всех были влажными, а сердца бились с такой болью, будто вот-вот разорвут грудь. На скамье подсудимых — четверо. Не мужчины, еще не старики, а какие-то изломанные, недоформированные существа. В их глазах — пустота, в которую уже много месяцев смотрелось правосудие и не находило ничего, кроме мрака. Трое из них обречены. На их счету — три загубленные жизни, три испепеленные судьбы...

Тишина в квартире была настолько густой, что в ушах начинало звенеть. Антон стоял на кухне и безучастно смотрел на холодную конфорку газовой плиты. В руках он сжимал пачку замороженных пельменей — его стандартный ужин после долгого, унылого дня. Все было готово: кастрюля с водой, соль, лавровый лист для видимости сложного рецепта. Не хватало только одного маленького, ничтожного пустяка. Огня. Он потянулся к ящику с кухонной мелочью, привычным движением запустив туда руку. Ничего. Ни единого коробка...