ЖИЗНЕННЫЕ ИСТОРИИ.

Вечерний город тонул в рыжей дымке заката, и Алина стояла у окна, ощущая холодок стекла на лбу. В руке она сжимала мобильный, на экране которого застыло сообщение: «Задерживаюсь, совещание». Седьмой раз за месяц. Сердце сжалось в комок, холодным и тяжёлым предчувствием. — Мам, а папа когда придёт? — сынишка Артёмка обнял её за ногу, задрав голову. — Он же обещал помочь с кораблём! — Скоро, солнышко, скоро, — её голос прозвучал неестественно бодро. Она поймала своё отражение в тёмном стекле — уставшие глаза, напряжённые складки у губ...

Серые стены коммуналки впитывали в себя все звуки, словно губка. За тонкой перегородкой, оклеенной обоями с блеклыми розами, копошилась жизнь — жизнь свекрови, Людмилы Николаевны. Для Даши это соседство было похоже на жизнь под микроскопом. Каждый ее шаг, каждое неверное движение тут же становилось предметом тихого обсуждения за стеной. Но самое тяжелое начиналось после ссор с мужем. Алексей, недолго думая, хватало подушку и с видом оскорбленного праведника шел в соседнюю комнату, к маме. Дверь закрывалась, и наступала тишина — тягучая, давящая, виноватая...

Холодный октябрьский ветер рвал полы старенького плаща Анны, словно пытаясь отговорить её от этой затеи. Она крепче затянула узел платка на шее и решительно шагнула за порог старого дома, того самого, где прошло всё её детство и где теперь, после смерти матери, царила такая же пронзительная пустота, как и в её собственной душе. Вечерело. Накануне Покрова день особенно короток и прозрачен, будто сама природа затаила дыхание в ожидании чуда. Анна приехала разбирать вещи, решать судьбу этого дома — продавать, сдавать, а может, и просто бросить всё...

В сердце черкесского народа живет древний закон — Адылгэ Хабзэ. Это не просто свод правил, а сама душа нации, ее дыхание и пульс. Это этическая доктрина, сотканная из мудрости предков, философия, что определяет каждый шаг человека, от самого малого до самого великого. Честь — вот твое истинное лицо. Ее не купишь за богатство и не выпросишь у судьбы. Она — отблеск твоих поступков, которые должны быть чисты от зла и тени лжи. Ее завоевывают ежедневно, в труде и в слове, но можно в одно мгновение утратить из-за единственной ошибки...

Адыгея. Гузерипльский заповедник. Это не просто красивая фраза , это глыба выжженной правды ,врезавшаяся в склоны Кавказских гор. Это история, которая не пишется чернилами ,она высекается на камне временем потом и кровью. Возьмите карту Адыгеи ,найдите маленькую точку Гузерипль, от нее идите вглубь в самые дебри, где воздух густой, как смола и пахнет хвоей и влажной землей. Вот он заповедник. Не парк для прогулок, а последний рубеж, крепость, которую отстаивали каждый день и не сдали никогда...

Октябрь. Воздух становится хрустальным, прозрачным и холодным. Последние листья, багряные и золотые, как драгоценная оклады на иконах, медленно кружатся и падают на остывающую землю. В этом тихом увядании, в этой предвечерней позолоте природы, Православная церковь отмечает день, полный глубокого, строгого смысла — Отдание праздника Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. Это не просто дата в календаре, не очередной религиозный формализм. Это — последний отголосок могучего колокольного звона, прозвучавшего две недели назад...

В детской пахло лекарствами и тишиной. Это был густой, тягучий запах, который въелся в стены, в шторы, в плюшевого мишку на полке. Пять лет Анечкиной жизни вмещались в эту комнату: акварельные рисунки, первая погремушка и звенящая, как хрустальный колокольчик, тишина. Болезнь не шумела. Она кралась потихоньку, выедая из ребенка румянец, силу, а теперь добиралась до самого главного. Марк стоял на пороге, сжимая в кармане кулаки. Каждый вечер он проводил здесь ритуал: смотрел, как спит дочь, пытался...

Глухой, отчаянный щелчок замка прозвучал для Лены громче любого хлопка. Дубовая дверь кабинета свекрови захлопнулась, отсекая её от мира, где царили духи «Шанель №5», тяжёлые портьеры и непробиваемое высокомерие Ирины Петровны. Она прислонилась спиной к прохладной стене коридора, закрыв глаза, стараясь загнать обратно предательские слёзы, которые щипали веки и комом застряли в горле. В ушах ещё стоял дрожащий от негодования голос: «Ты позоришь нашу семью! Настоящая жена так себя не ведёт!» «Настоящая жена»...

Металлический лязг, гулко отдавшийся в сыром подвальном воздухе, стал для неё звуком, отсекающим всё прежнее. Всю ту жизнь, где было солнце, пыльные дороги, костры и вольный ветер. Теперь вместо ветра — спёртый воздух камеры, пахнущий дезинфекцией, остывшей кашей и человеческой тоской. Тяжёлая дверь захлопнулась за спиной Марианы, и она на мгновение замерла, сжимая в тонких пальцах тощий узелок — весь её скарб, весь её мир, уместившийся в ситцевый лоскут. Камера была не просто комнатой; это был аквариум из бетона и железа, где плавали призраки в застиранных робах...

В высокогорном ауле, приютившемся среди облаков, жила девушка, чья красота затмевала само солнце. Звали её Бэлла. Словно сотканная из горного света и чистоты родников, она была дивным цветком, распустившимся в суровых каменных объятиях ущелий. Судьба распорядилась так, что путь могущественного князя Даха и его победоносной дружины пролег через её тихое селение. Князь, видавший виды воин, мужчина в самом расцвете сил, был ослепителен и властен. Но ни богатая добыча, ни воинская слава не тронули его сердца так, как мимолётная тень под сенью древней чинары...

Если прислушаться к тишине здешних ущелий, сквозь шепот листвы и журчание рек можно уловить отголосок древнего прибоя. Миллионы лет назад на этом самом месте плескались волны великого океана Тетис. Время и тектонические исполины подняли дно на поверхность, подарив нам удивительную летопись, написанную не чернилами, а отпечатками былой жизни. И теперь, гуляя по берегам Белой, в таинственной Полковницкой балке или в ущельях Аминовки, Мишоко и Руфабго, будто бы ступаешь по страницам грандиозной книги...

Воздух в бабушкином саду был густой и сладкий, как сироп. Он состоял из пылинок, танцующих в лучезарном золоте полуденного солнца, гудения пчел, облепивших цветущую липу, и терпкого аромата смородиновых кустов. Но главное волшебство творилось у старой каменной кладки, где на грубой деревянной скамье стояли ряды банок-великанов. Бабушка, засучив рукава ситцевого платья, с волосами, убранными в седую прядь, колдовала. В её руках, шершавых от трудов, обычные овощи и фрукты превращались в самую желанную драгоценность моего лета — маринованные помидоры со сливой...