Виктор Астафьев: к 100-летию со дня рождения. Моя "астафьевская" полка.

«...Есть и радость немалая — 27-го появился на свет мой внук, мужчина, и я его буду пороть по три раза в день и приговаривать: «Не пиши! Не пиши! Не пиши»! (Из письма В.Астафьева В.Распутину, Вологда, конец апреля 1976 г. - «Нет мне ответа...», с.240) Фото из книги-летописи «Река жизни Виктора Астафьева», составитель В.Швецова (из архивного фонда А.И.Вычужаниной).

В.П.Астафьев — В.Г.Распутину, 14 апреля 1987 года, г. Красноярск. «... Поздравляю тебя со Звездой, особо не смущайся, она не только твоя, но и Абрамова, и Твардовского, и погубленных мужиков, могучих телом и душой — Зазубрина, Павла Васильева, да и Василия Федорова и многих других, - носи и за них. А моя Марья деликатно так сказала разочков пять, думая, что с одного раза я не усек: «Вал.Гр. так всегда объективно выступает, так объективно..», мол, награды мои могли быть попочтенней, если б я был повоздержанней. Бедная наша жизнь, убогое время, даже очень близкий и умный человек до конца не понимает и никто вокруг не понимает, что я вздохнул бы с облегчением если б перестали теребить моё имя как метлу по поводу посредственнейшего моего романа... э-ээх!» В.Г.Распутин — В.П.Астафьев, 25 мая 1987 года «Дорогой Виктор Петрович! Простите, что потерялся, а в последнее время даже и не звонил, но это державное награждение повергло меня в такое расстройство, что совестно и писать порядочным людям. Объясняться и оправдываться надо перед многими, а в чем оправдываться? - в том, что в одно место без мыла влез, да вроде и ненамыливался. А дружеские успокоения в том роде, что наградили и не тебя, а направление, - чепуха бьют сейчас это направление по всем папороткам, даже когда оно и не высовывается. Обманули опять с Байкалом, дуя в победную трубу, снова завозились и всерьез с северными реками, а по театрам, журналам и площадкам море разливанное пошлости и издевательства.» Виктор Астафьев, Валентин Распутин «Просто письма...», научный редактор А.Ф.Гремицкая. М.: Молодая гвардия, 2018 г.

Правда "окопная" и "маршальская". «Дорогой Костя! «Жизнь наша коротка и обосрана как детская рубашка»- слова это не мои, а одного радиста из нашего взвода и оттого я их закавычил. Слова эти классические и бессмертные! Ох, б…, и время нам выпало жить и писать! Только мы и можем – ишпанцы давно бы удавились или на быка бросились, аглицкие – потопились бы все в Темзе. А мы дюжим! Во народ! Закруткин был говно и остался говном – не стоит расстраиваться. Я уж давно эту хевру не читаю. Они все делают для того, чтобы упрятать окопную правду и утвердить маршальскую о войне. Слишком страшна наша, солдатская правда, и её боятся обнаружить. Гляди, как на Василя Быкова навалились, а ведь он только плащ-палатку приподнял, чуть выше колеи, и уже завопили, заорали: «Ату его!!» Но мы перегрызем это железо. Попомни моё слово, перегрызем. И не такое перегрызали. Правду спрятать не удастся, - как бы этого не желалось перекормленным славою и почестями, беспардонным и в грош человека не ставящим, - генералам. (Из письма В.П.Астафьева писателю К.Д.Воробьеву, одному из ярких представителей лейтенантской прозы, автору повестей «Крик», «Убиты под Москвой», 12 июня 1966 г.)

Марья Семеновна в Овсянке. "Когда приехали с Виктором Петровичем в деревню, радости встречи с Витиными родственниками я не пережила, хотя и была к этому готова. Но... доброе слово и кошке приятно, а я первое что услышала: "Как ты, Марея, постарела! Прямо едва и узнать можно..." А вторая тетка спросила, которая я у Виктора жена? Тут уж я не сдержалась и сказала, чтоб об этом она у него спросила... На первых порах, когда надо было стирать: у одной возьму бачок, у другой ванну. И когда все приготовлю, они сядут рядком и наблюдают - если отжимаю слабо, тут и слышу: "Руки-то отсохли ладом жать..." Тогда следующее отжимаю так, что скрипит, и опять слышу: "Мужик много зарабатывает, не жалко, пусть рвется." (М.С.Корякина-Астафьева "Знаки жизни") Фото из архива Библиотеки-музея В.П.Астафьева.

Астафьев о «редактуре». Дорогой Николай Николаевич! Вот уже скоро месяц, как я в деревне – прихожу в себя после больницы и от всех изнурительных трудов по «редактуре» «Царь-рыбы», которую точнее надо было назвать истязанием человека, изгальством над душой и мыслью художника. Верю, что, если люди окончательно не сойдут с ума и не доведут друг друга до последнего скотства и самоистребления, правнуки будут удивляться – как это мы ещё умудрялись чего-то рисовать, писать, показывать и даже иногда высказывать какие-то мыслишки в тех нравственных оковах, в наморднике таком, хитросплетенным из проволоки сладких тянучек, бурьяне таком и чертополохе ещё умудрялись находить иной раз не только цветочек, но и ягодку или пополезней злак какой. Ужасно! Состояние такое, будто в ступе душу толкли… ( Из письма В.П.Астафьева Н.Н.Яновскому, 7 июля 1976 года)

К добру-ли, нет ли... «Они утром рано ушли на охоту. Я управилась с делами, ещё раз пробежалась по двум-трем рассказам, сварила обед, обдумывая что к чему, села за машинку и написала «Школьное сочинение», не принимая своё творение всерьёз. На другой день подладила, подчистила, снова перепечатала и убрала. Когда приехали домой, в город – Витя на охоте простыл, а его постоянно подкарауливала пневмония, - значит, надо побыстрей лечить его сподручными, так сказать, средствами. Он лежит на диване, я горчичники ему налепила и воспользовалась случаем, прочитала ему своё «Школьное сочинение». Он послушал - куда деваться –то, потом, пока одевался, спрашивает: «А кто это написал? Совсем неплохо. Ты что-ли? Надо будет предложить для начала в областную газету…» И немного дней прошло, приходит он домой, кладет мне на стол газету и говорит: - На, любуйся! К добру-ли, нет ли, но вот… напечатали. Так впервые был напечатан мой рассказ «Детские годы»…»

Астафьев о том, кто лучше читает свои произведения - автор или артист? « - … Я более скажу: поэты и писатели свои произведения хреново читают. - Что ты?! Лучше всех читают. Поверь моему сорокалетнему опыту. Вася Белов, не четко зачастую выговаривающий слова, читает свое лучше самого лучшего артиста. Всегда! И я, грешный, знаю про себя, что лучше меня мое никто не прочитает. Мария тебе моя подтвердит: лучше меня мои тексты никто не читает... Автор, читая свой текст, сразу улавливает пробелы, то что не сумел выразить. На лист бумаги попадает только отблеск, тысячный отзвук того, что в душе автора звучало. Слава богу, если эти отблески упали пусть и не все, но в неискаженном виде. И он, автор, подсознательно — в голосе или в интонации своего чтения — доносит частично недописанное, с чем не совладал как мастер. То есть он всегда выговаривается — при чтении — обогащенным текстом... Да, прозаик не чтец. Он может изжевать половину предложения, ничего и не поймешь у него. Но где надо он сделает остановку, или прибавит — голос, жест, интонацию. Это-то и будет главное в тексте и чтении. Автор доносит таинство недосозданного в полной мере замысла, подсознание, которое почти никогда не удается с желаемой полнотой выразить на бумаге.» Разговор В.Астафьева подслушал Ю.Ростоцкий («Виктор Астафьев», серия ЖЗЛ, выпуск 1454 (1254), 2009 г.)

Лира Абдуллина Виктору Астафьеву «И поднялась душа-подранок, Душа, подбитая войной, Тоской детдомовских лежанок, Больничной скукой ледяной. Лети смелее, бедолага, Расправив крылья за спиной. Тобой добыто это благо Нечеловеческой ценой! Пой о своём. Пусть голос сорван Стенаньем долгим и бедой И искажён сиротской торбой И похоронок чередой. И поднялась душа-подранок, И полетела, не дыша, На воронёный блеск берданок, Нацеленных из камыша.»

За что Виктора Астафьева наградили медалью "За отвагу"? Из наградного листа: "В бою 20.10.43 г. красноармеец В.П.Астафьев четыре раза исправлял телефонную связь с персоналом НП. При выполнении задачи, от близкого разрыва бомбы, был засыпан землей. Горя ненавистью к врагу, тов. Астафьев продолжал выполнять задачу и под артиллерийским огнем, собрав обрывки кабеля и вновь восстановил телефонную связь, обеспечив бесперебойную связь с пехотой и её поддержку артиллерийским огнем." (стилистика и орфография сохранены)

"Я отбывал уже третий год в пятом классе, мне уже твердо пророчили дорогу в исправительно-трудовую колонию, я уже и привык к мысли, что сего идейного, массово-воспитательного заведения мне но миновать. А сидел я третий год в пятом классе из-за математики, которая мне не давалась просто так, без труда, я ж привык к «просто так», как налетчик, — на хапок, брать знания, — и по литературе, истории, географии, ботанике, поскольку она про цветочки, да по русскому языку получал отличные оценки, по всем остальным предметам — очень плохие, словом, шел по науке безо всякой середины. Мне каждый год назначали переэкзаменовку по математике на осень, и каждый год я не изволил на нее являться. Переэкзаменовки для вольно живущего — неволя, они для тупиц, я же начинал сочинять стишки и сказки для детдомовских ребятишек, потому как к этой поре обретался в игарском детдоме-интернате, и когда в Заполярье морозы запечатывали всякую жизнь, по избам, баракам и другим помещениям, ребятишки собирали постели, одежонку, сдвигали койки в комнате девчонок, поскольку она была самая большая, — и в бесконечной ночи, под сполохи волшебных позарей я собирал в кучу прочитанное из книг, увиденное в кино и в театре, все это воссоединял вместе со своими выдумками, — угревшиеся ребятишки мирно засыпали под мои всегда благополучно и красиво заканчивающиеся истории." В.Астафьев "Подводя итоги", 1993 год.