О. Жогов

Продолжая серию биографий людей, которые сыграли в жизни и творчестве Джанго Рейнхардта значительную роль, хотел бы представить человека, без которого, возможно, талант Джанго пробивался бы более извилистым, трудным и долгим путем. Этим человеком, по чистой случайности, которых в биографии Джанго было немало, был Эмиль Савитри. Художник, фотограф, богемный отпрыск одной из ветвей Империи Дюпонов, Эмиль родился в семье колониального промышленника Феликса Мариуса Альфонса Дюпона и Сесиль Леони Одра в Сайгоне в 1903 году...

Был солнечный сентябрьский день. Борис ждал у метро. Занятия в консерватории закончились немного позже и Катя торопилась, быстро шагая по тротуару. Она заметила Галеева издалека. Это, несомненно, был он. Хоть и в гражданском пиджаке и штанах, заправленных в, до зеркального блеска начищенные, сапоги, этот затылок и походка, с закинутой за спину левой рукой. Это был он. Она бы узнала его из тысяч. Катерина в одно мгновение вспомнила всё. И вокзал, и приезд в Москву, как шла за ним с чувством трепета и надежды на какую-то необыкновенную жизнь...

. Прошло более трёх недель, прежде чем Катерину перевели из острого отделения в общую палату. Большую часть дня она лежала, свернувшись калачиком и смотрела в одну точку. Она смутно помнила всё происходившее с ней ранее. Как скоблили после выкидыша, как орала: «задушили!», до остервенения и хрипоты тем же страшным голосом, которым кричал «глашатай», как пыталась разбить себе голову, едва зажившую после попытки выбросится из окна. Будто не было ничего. Сейчас она была тиха и смиренна, больше в обиде на персонал, что принимают её за умалишённую...

Могло ли пройти незамеченным увлечение Ивана Никитича артисткой оперетты Пановой для органов, которые стояли на страже государственных секретов? Ответ однозначный и неоспоримый — нет. Знал это и сам Галеев. Прекрасно знал и то, что на эти похождения начальство смотрело сквозь пальцы, пока тебе доверяют, пока твои похождения не влияют на дело, которым ты занят. А ему доверяли. Он был в этом уверен. С его-то заслугами и рвением. Конечно, потом могли припомнить, если оступишься, бдительность потеряешь или с начальством разойдёшься...

Рита долго не открывала. Думалось, Бог знает что. От простого нежелания кого-то видеть, до того, что она там не одна, с Галеевым. От этой мысли решительность заходить угасла и Катя уже собралась уйти, когда на пороге показалась Рита. — Ты?! День сюрпризов какой–то… Что за вид? — несколько брезгливо осматривала Катю подруга, словно та была заразна. — Ты что, сторожихой на фабрику устроилась? Катя молчала специально долго, медленно наполняясь ненавистью и этот вид и фраза, только способствовали тому...

На город опустилась осень. Холодная и промозглая. Она забиралась под одежду, заставляя ёжится и реже выходить на улицу. Чем закончился вечер в ресторане, Катя не хотела знать. Была обида на Риту, что та вела себя, как Лова — пошлая вертихвостка, а Галеев — не её законный супруг, а подвыпивший поклонник из ресторана. Была обида и на самого Ивана Никитича за грубость и нескрываемый интерес к Рите. Настроение было под стать погоде. Она тихо грустила, травя душу меланхолическими этюдами и наполняясь обидами...

Премьера оперетты состоялась в канун открытия XIX съезда партии. Тема спектакля соответствовала веянию времени — о колхозе, урожае, самоотверженности молодых колхозников, отдельных приспособленцах, которых потом наказывает жизнь, о любви и верности своему делу. Если драматический театр в выборе репертуара ещё мог спрятаться за широкой спиной русской классики, то оперетта, за спинами буржуазных Штрауса, Кальмана или Оффенбаха, чувствовала себя неуютно. Она постоянно подвергалась критике за пропаганду «буржуазных пережитков», пошлость и легковесность...

После встречи с Борисом прошло уже более трёх недель. Грусть постепенно развеялась. И даже, когда Катерина играла Шопена, которого поначалу играть избегала, дабы воспоминаниями не колоть себе сердце, связь музыки с образом Бориса понемногу ослабла. Хотя нет-нет, да и где-то вдалеке-вдалеке промелькнёт чувство сожаления, что не послушалась своего сердца. С Ритой они встретились всего один раз. Никаких разговоров, намёков, тем более, упрёков по поводу визита Галеева не было. Она была вроде бы такой же, как обычно, ироничной и прямолинейной...

Не спалось. Катя немного перенервничала из-за Ивана Никитича, который вычитывал ей правила поведения «приличных жён». Робко оправдываясь, она всё же юркнула в свою комнату, сославшись на недомогание. С некоторых пор спать они стали раздельно и супруг, войдя в «положение» Кати, отнёсся к этому снисходительно. «Положение», в котором он не сомневался, требовало, по его мнению, покоя и Иван Никитич, заметно сдерживая себя, не стал упорствовать и отступил. К тому же с некоторых пор пробелы в интимной жизни Галеева закрывала Акулина...

Всякая попытка Кати получить совет, что делать, как сказать о разводе, натыкались на Ритино раздражение: — Ну и что тебя не устраивает?! Миллионы живут так! Живи и радуйся! Полная свобода! Деньги не считает, как у Ловы, не тошнит, что купила! Ни готовки, ни стирки! Красота! Что тебе ещё надо, дурище?! — Не люблю я его… — О-о-о! — Рита в отчаянии закатила глаза. — Любовь ей подавай! — Да! Чтоб, как ты — Глеба. — Дурочка, — снисходительно посмотрела Рита, — я вот жду его и боюсь. Какой он вернётся? И он другой, да и я не та...

Три дня Катерина прислушивалась к себе. Тошнота, то появлялась, то пропадала. На расспросы Акулины, отшучивалась, мол, что-то съела несвежее. Акулина возражала, что от её стряпни тошнить не будет, всячески намекала — если чего, может ей подсобить, подсказать, мол, пусть не таит. Но Катя не сдавалась, стояла на своём и даже, когда подташнивало, старалась виду не показывать. Иван Никитич с претензиями и ревностью немного успокоился и даже стал интересоваться самочувствием. Катерина почувствовала, что он что-то подозревает...

Прошло не так мало времени, прежде чем Катя смогла привыкнуть к московскому ритму. Но после знакомства с Ритой процесс заметно ускорился. Катерина, как прилежная ученица с удвоенным вниманием впитывала все уроки, которая преподавала ей подруга, от походки и осанки до косметических премудростей. Где внимательно наблюдая за подругой, где спрашивая, не стесняясь, как в первые дни знакомства. Постепенно улетучивалась её провинциальность. В чём Кате никак не удавалось приблизиться к своему идеалу — была одежда...