История сначала

Караван шел медленно. Вечерний ветер приносил запах степных трав и дыма костров. Александр стоял у выхода из шатра, глядя, как солнце тонет за холмами Согда. Ему было двадцать семь, и за плечами - полмира. Но именно здесь, среди каменистых долин Бактрии, он впервые ощутил себя не завоевателем, а просто человеком. - Они сдаются, - сказал подошедший Птолемей, друг и полководец. - Сегодня ночью в крепости будет пир. Александр не ответил. Его мысли были там, за стенами крепости Оксиарта, где он впервые увидел её...

Москва, середина XVIII века. Город бурлил - улицы, пыльные летом и вязкие осенью, полнились слухами. Слухи эти доходили и до царского двора: в селе Троицком живёт богатая вдова, помещица Дарья Салтыкова, и дела её темны. - Говорят, у неё крепостные гибнут, - шептались на Пречистенке лавочники. - Не один, не два… десятки! Кто-то крестился, кто-то только махал рукой - мало ли что болтают про помещиков. Но молва жила, ширилась и пробиралась в самые высокие палаты. Дарья Николаевна вошла в светлую залу, где по стенам стояли шкафы с фарфором...

- «Где мы, капитан?» — спросил матрос, вглядываясь в тёмные очертания берега. - «Франция», - коротко ответил Наполеон, поднимаясь на палубу. Его глаза блеснули. - «Франция ждала меня слишком долго». Февраль 1815 года. Маленький остров Эльба, где император Европы оказался «в ссылке», стал слишком тесен для его амбиций. Наполеон понимал: его время ещё не вышло. Люди устали от Бурбонов, вернувшихся к власти. Он чувствовал: Франция снова позовёт его. И вот ночью, под покровом темноты, он садится на крошечный корабль «Inconstant»...

- «Ты с ума сошёл, Джек! Они повесят тебя на первой же площади!» - «Пусть попробуют, Энн. Пока я держу руль в своих руках — я живу. А рядом со мной будешь и ты». Эти слова будто растворились в бескрайних просторах, когда старый бриг под чёрным флагом уходил в открытое море. История пиратов редко ассоциируется с любовью: кровь, грабежи, виселицы, - всё это затмевает нежные чувства. Но именно на грани смерти любовь часто вспыхивает ярче всего. XVIII век. Атлантика гудела от пиратских судов. Среди...

Небо над Канзасом было усыпано звёздами. Тишину прервал только потрескивающий костёр да далёкий крик койота. Джонатан Рид, сын фермера из Огайо, сидел на бревне, задумчиво вертя в руках свой потертый ковбойский шляп. Ему было двадцать два, и он совсем недавно подписал контракт на работу проводником для группы переселенцев. Вечером, когда огонь почти погас, он впервые заметил её. Девушка стояла у края лагеря, словно тень. Длинные чёрные волосы спадали на плечи, глаза блестели, как два озера в ночи...

Ветер с моря доносил запах соли и мокрых камней. Вечером улицы Кадиса освещали редкие фонари, и золотистый свет струился на белёные стены домов, словно сам воздух был напитан тоской и ожиданием. В это время, когда Европа кипела революциями, а Испания жила в напряжении, рождались истории любви, которые пережили века. Антонио Мария де Флоридбланка, молодой офицер флота, стоял у ворот сада старого дома. Его мундир ещё хранил запах смолы и моря, но сердце билось совсем иначе - не в такт пушкам и командам, а в такт шагам, которые он ждал за этими воротами...

- Вы действительно приплыли из Европы? - тихим голосом спросила Акико, опустив глаза, будто боялась слишком прямо смотреть в лицо иностранца. - Да, - кивнул он, улыбнувшись. - Из Голландии. Моё имя Петер. Он стоял в саду у дома её отца, торговца тканями в портовом Нагасаки. Было начало XIX века, и европейцев здесь появлялось немного: только голландцы имели право вести торговлю, и то под строгим надзором. Но Петер умел располагать к себе - высокий, светловолосый, с манерами человека, привыкшего видеть разные страны...

В холодных залах Лувра даже свечи казались чужими. Их огонь дрожал на сквозняках, а сама Анна Австрийская часто думала: неужели так и пройдёт её жизнь - в золоте, но в одиночестве? Людовик XIII, её супруг, был погружён в дела, в охоту, в молитвы, только не в неё. С ним можно было обменяться несколькими сухими фразами за ужином, но невозможно было поговорить о чём-то, что трогает душу. И в эти долгие вечера юная королева, прибывшая когда-то из Испании, с тоской вспоминала дом и задавалась вопросом: что ей досталось - корона или клетка? И вот однажды во дворце объявили английское посольство...

Ночь в Александрии была тёплой и густой, как драгоценное вино. Факелы освещали стены дворца Птолемеев, где роскошь граничила с упадком. Египет трещал под гнётом долгов и внутренних войн, а в сердце молодой царицы горела лишь одна мысль: вернуть власть любой ценой. Клеопатре был двадцать один год. Хитрая, образованная, с глазами цвета тёмного янтаря, она знала цену своему голосу, своему уму — и своей красоте. Но против неё стоял её брат-соправитель, мальчик Птолемей XIII, за спиной которого прятались жадные советники...

Дым от огня пахнет по-разному. Когда горят смолёные доски, воздух сладит и щекочет нос. Когда горит ткань — отдаёт горечью и кислинкой. А когда горит город — пахнет страхом. В тот январский вечер Константинополь дышал только им. — Август, — шепнул евнух, склонившись к уху императора. — Бунтовщики собрались на ипподроме. Говорят, зовут к царству Гипатия. Юстиниан молчал. За узким окном дворца гудел людской океан. Крики «Ника! Ника!» — «Побеждай!» — превращались в звериный рёв. Она сидела рядом, неподвижная, как статуя...

— Ты снова идёшь к нему? — голос доктора Торибио дрожал от усталости и тревоги. Мануэла, не оборачиваясь, продолжала застёгивать накидку. Её движения были резкими, будто она пыталась затянуть не застёжки, а боль, что вгрызалась внутрь с каждой новой вестью о заговоре, с каждой газетной статьёй, где имя Боливара смывалось, словно грязь на сапоге. — Я иду к нему, потому что кроме меня никто не идёт, — спокойно ответила она, расправляя плечи. — Ему тяжело. Он болен. Он предан. И всё это — одновременно...

Её называли «французская роза» — за тонкий стан, ясные глаза и врождённую холодную грацию, в которой угадывалась королевская стать. Она родилась дочерью короля — и потому с юности знала, что любовь не имеет значения, когда речь идёт о династии. Но Изабелла всё же надеялась. Хотела верить, станет женщиной, которую любят. Когда её выдали замуж за Эдуарда II, короля Англии, ей было всего двенадцать. Свадьба была пышной. Лондон сиял, толпа приветствовала молодую королеву, а король — её муж — едва смотрел в её сторону...