Гордей. Рассказы и зарисовки

Начну рассказ о моей смерти с самого начала (как бы парадоксально это не звучало) и скажу, что я умер в пятницу в двенадцать часов ночи (так мне сообщили, и я этому верю). Было отмечено, что мой последний вздох совпал с первым ударом часов. Ужасаясь такому невероятному совпадению (я имею в виду день и час моей смерти), медсестра, наблюдавшая меня в последние дни, и кое-какие умудренные опытом соседи по палате, наблюдавшие за моим медленным угасанием и видя в быстром процессе старения нечто мистическое,...

[56/365] Заметки Гордея Иннокентий слыл человеком деловитым, серьёзным, степенным даже. Судите сами. Престижная должность? Инженер железной дороги — это тебе не хухры-мухры. Ещё — автомобиль. Новенький, из салона — японский. Тоже солидно. Напоследок — квартира своя. Не в ипотеку, нее-е-ет. Наследственная. А? Уже достаточно? Тогда добавлю — трёхкомнатная. Голова кругом, да? Добью! На улице Ленина. В самом центре, у администрации. Работящий мужик был Иннокентий. Потому и достиг всего. Одна проблема его грызла...

Артур помнил события того дня на границе двух стран с ужасающей точностью — при желании он мог бы восстановить не только детали и цвета, но и звуки — свист ветра в степи, лёгкое шуршание её платья, скрип его собственных кроссовок об асфальт. Звуки? Не только. Здесь мы тоже можем пойти дальше. Артур закидывает руки за голову и поднимает взгляд, подставляя лицо жгучим лучам арабского солнца. Не только детали, цвета и звуки, он запечатлел, словно гербовая печать на старинном письме, поражающая сохранившимся...

[55/365] Заметки Гордея Зрачки Фомы разрывал белый просвет — надкусанные зрачки, обглоданные, они трещали в его взгляде объедками молодости. Одежда его давно стала трухой. Лохмотья струпьями свисали, покачивались, точно ива над озером — только слёзы высохли давно, дубовая кожа огрубела, покрылась коростой. Лавовое плато — иссушенное, скрипучее плато приходящей старости. Фома с трудом открывал рот, губы слипшиеся и обезвоженные трескались, кровь текла по его подбородку. — Расскажи мне, — просил он, всматриваясь в меня...

Елисей ненавидел дождливую погоду. Он чувствовал, как тяжелеют плечи от промокшей ветровки, как неприятно хлюпают намокшие носки в кроссовках, как вода по шее стекает под майку, прилипая к груди. Он размазывал по лицу остатки дождя, чтобы видеть хоть что-то, и — на бегу — смотрел, как на ладони остаются бурые разводы, словно у ребёнка, который не смог нормально смешать краски. Елисей бежал от автобусной остановки к дому, зажмуриваясь от вспышек молний, а через секунду — от раскатов грома. Землетрясение на небесах? Неботрясение...