Джампа Лума

Репост

ЧЕРНАЯ РЕЧКА. В Ингерманландии их много, как минимум семь. Происхождение топонима простое: если вода в реке была темной, то ее, без лишних раздумий, называли «Черной». Истоки большинства ингерманландских рек расположены в торфяных болотах, и русла пролегают через местность с торфяными почвами, вследствие чего их воды обретают коричнево-золотистый, темный, квасовый цвет. Устье этой Черной речки находится между поселком Серово (ранее Ваммелсуу – «Устье реки Ваммел», которая и есть современная Черная речка) и поселком Молодежное (Метсякюля – «Лесная деревня»). Существует легенда, что в этом месте раньше появлялся таинственный иллюзорный остров, скрывшийся подобно граду Китежу. Эта Черная речка некогда была известной водной магистралью, по которой викинги пересекали Карельский перешеек, направляясь из «варяг в греки». По ней, минуя Неву, можно было выйти в Ладожское озеро. Здесь проходил «Путь Святой Бригитты». Святая Бригитта, в православной традиции - преподобная Бригитта, игуменья Килдарская, царевна Ирландская. Доподлинно известно, что она была в этих местах в середине XIV века, и именно по Черной речке плыл ее корабль, направляясь в Каукъярви (Каменку). В водах Финского залива и Черной речки промышлял на своих ладьях финский Робин Гуд – контрабандист Антти. Здесь, в Молодежном (Метсякюле) в «Могиле Любви» похоронена Марьюшка - Мария Всеволодовна Крестовская, хозяйка знаменитых Мариоки и «русская Жорж Санд». Кстати, Мариоки ошибочно переводят как «Марьина гора», но «йоки» по-фински означает «река».

Герман Гессе «Под колесом». «...И при чтении Евангелий в греческом изложении его иной раз изумляли, даже потрясали отчетливость и близость персонажей. В особенности однажды, в шестой главе от Марка, где Иисус с учениками выходит из лодки и говорится: έὐϑύς έπίγότες αύτὁν πεϱίέϑϱαμον, "жители, узнавши Его, обежали всю окрестность". Он тоже воочию увидел, как Сын Человеческий выходит из лодки, и тотчас узнал Его, не по лицу и не по фигуре, но по великой, сияющей глубине Его глаз и по слегка призывному или, вернее, приглашающему, приветному жесту гибкой, красивой, смуглой руки, как бы изваянной тонкой и все же сильной душою, что в ней обитала. На мгновенье промелькнул образ волнующихся прибрежных вод и нос тяжелой барки, а затем вся картина растаяла, словно пар от дыхания зимой. Временами подобное случалось вновь, из книг как бы жадно вырывался какой-нибудь персонаж или фрагмент истории, стремясь еще раз ожить и отразить свой взор в живых глазах. Ханс не роптал, только удивлялся и при этих быстролетных, тотчас ускользающих явлениях чувствовал себя глубоко и странно преображенным, будто смотрел сквозь черную землю, как сквозь стекло, или будто на него взглянул Господь. Эти чудесные мгновения приходили незвано и исчезали без сожаления, точно паломники и милые гости, к которым не смеешь обратиться, не смеешь упросить остаться, ибо веет от них чем-то не от мира сего, божественным...»

Снова осень и рубины рябин. Как живительно спокойно и приятно идти по сентябрьскому лесу, дивясь появившейся в нем хрустальной прохладе. Созерцать как листья слетают на землю невесомыми золотыми монетами, качаются корабликами в ручьях и канавках, плещутся в лужах, бегут, шурша, гонимые ветром. Озолотила нас осень, околдовала – все богатства к нашим ногам. Лист за листком, нить за нитью, убранство леса щедро вплетается в осенние ковры, все пышнее они, все ярче, все драгоценнее. А взамен - все холоднее ночи и все короче дни.

«...Бор тоже сказочно щедр, угощает черникой и брусникой, цветет вереском, звенит птицами, благоухает хвоей, напоенной солнечным светом. Я иду по его тропам, словно по страницам волшебных детских сказок, снимая с лица нити странствующих паучков, они серебряные, как половина моих волос, но в лесу, среди вековых деревьев, все мы отчасти дети. Глажу моховой бок большого валуна, он молчаливый друг мой, надежный, спокойный, сильный, непоколебимый. Может быть он вспомнит обо мне через века – ведь он, в сравнении со мной, бессмертный. Его гранит прогрет солнцем, теплый, живой, а мох мягче, нежнее и ласковей иной шерстки. Иду через просеку, она высоко, на песчаной горе, густо поросшей серебристыми ягелем и брусничными кустиками, усыпанными яркими, рубиново-драгоценными ягодами...» Отрывок из «Динь-День».